Пётр Загоруйко
Проповедь
НЕ ПЕРЕСТАВЛЯЙ МЕЖИ!

3Цар. 21:2 И сказал Ахав Навуфею, говоря: отдай мне свой виноградник; из него будет у меня овощной сад, ибо он близко к моему дому; а вместо него я дам тебе виноградник лучше этого, или, если угодно тебе, дам тебе серебра, сколько он стоит.
Я заострю наше внимание пока только на этом месте. Второй стих показывает нам на то, что в те времена жил простолюдин и имя его простое . Навуфей. А рядом жил Ахав . царь. То есть они были соседями. И вдруг царь попадает в зависимость к этому простолюдину. Это чудесный случай, когда царь пресмыкается перед простым человеком, да еще и говорит: Что тебе виноградник, я сделаю из него овощной сад, а ты если хочешь, то я дам тебе виноградник еще лучше. А если не хочешь виноградник, я дам тебе серебра, сколько он стоит .

Если бы это был такой христианин, которого называют коммерсантом, он сразу бы стал считать выгоду. Он бы сказал: во-первых, если я отдам виноградник, я приобрету себе другом царя. Это же великое дело . царь находится в зависимости от меня. Во-вторых: если я захочу, то царь мне даст прекрасный виноградник; я могу попросить в каком-то другом месте, и очень солидный. В третьих: если я не хочу виноградник, то я попрошу у него серебра, а серебра-то я попрошу обязательно. Я знаю, что у царя его немало и ему ничего не стоит дать мне немного. Наверное, в наше время, такой христианин-коммерсант, который не может рассчитывать на награду Божью, посмотрел бы и сказал . хорошее предложение; потер бы руки и сказал . все, соглашаюсь. Наверное, так сделает и Навуфей?!

Читаем третий стих. Но - и это первое слово сразу же настораживает. Как настораживает? Но Навуфей сказал Ахаву: сохрани меня Господь, чтоб я отдал тебе наследство отцов моих! 3Цар. 21:3.
Вот верный муж! Вы думаете, что Святой Дух речь в этом тексте ведет просто о винограднике, и просто об отношениях простого человека и царя? Конечно же, нет! Каждый, думаю, распечатывает написанное Святым Духом, потому что Он . автор этого письма. Библейские персонажи . это прообразы для нас. Ахав находится в роли дьявола, который тоже сегодня говорит нам: Да что вам церковь! Я вам лучшее дам, только вы отступите от тех меж, которые поставил Бог. Что вам эти межи?!

Да не так ли было от самого начала? Бог поставил межу и сказал: Вот это можешь есть, и это, а вот от этого дерева не можешь есть, потому что смертию умрёшь . Была ли это межа Божья? Конечно же, межа! Это было наследие нашего небесного Отца. И что теперь? А дьявол подходит и говорит: Да что вы! Вы ничего не знаете. Вы хотите быть как боги? Если хотите, то вкусите от этого дерева!

И что они делают? Вкушают. Стали ли они как боги? Стали они наги и Господу пришлось говорить: Адам, где ты? Разве Сердцевидец не знал, где был Адам? Конечно, знал. Он спросил где ты , чтобы Адам увидел то положение, в котором оказался. Это не Богу было нужно, который знает всё, и все мысли наперед. Он этим вопросом хотел указать Адаму на его положение. И теперь, когда я смотрю на Навуфея, я вижу, какой это верный человек! Он сказал: -сохрани меня Господь, чтоб я отдал тебе наследие отцов моих. Он знал, что межи, положенные отцами, ни в коем случае нельзя передвигать. И тем более отдавать то, что есть наследие отцов.

Навуфей был непоколебим. Он не сказал: Господи, сохрани меня в жизни от этого дела, но сказал сохрани меня . И здесь мы четко видим его верность. То есть, пусть это даже будет смертельно для меня, но дай мне силы, чтобы я эту верность сохранил; верность заветов моих отцов. Вот почему Апостолы, уходя в вечность, говорили, что если даже и ангел придёт и будет говорить не то, что мы говорили, да будет анафема. То есть, они были полностью уверены, что те межи, которые поставил Господь, точны и что всякое передвижение их будет смертельно и опасно. И Навуфей был именно таким героем веры.

Иезавель посмеялась над Ахавом и сказала:
-Ой, да какой ты мужчина, какой ты царь? Посмотри, как ты огорчился и ничего не ешь, лег лицом к стене! Да разве ты царь? Смотри, что я сделаю, хоть я и женщина. Я сейчас подговорю некоторых людей и мы его убъем.
Так они и сделали. Но Навуфей остался верным! Если бы мы передвинули по своему произволу межи какого-нибудь дома, то что бы было? Мы вступили бы с архитектором в какое-то состязание, с непосредственными органами, которые владеют домом. Кто бы нам позволил такое делать? Мы знаем, что это ненормально. А если бы мы передвигали межи своего города? Междугородние власти поднялись бы против нас. А если бы мы стали передвигать межи страны, что было бы? Война международная! Вот тут-то мы четко видим всю ситуацию.

А как же мы не видим тогда, когда передвигаем какие-то межи нашей жизни? Я посещаю эту страну (Германию) уже с 1989-го года и уже насмотрелся, как падают нравы. Первые годы приезжал . было одно положение немцев-христиан; говорю не в критику, но чтобы насторожиться; а приезжая теперь, вижу огромную разницу. В одно место приехал и встретил одну сестру, а она бывшая узница, смотрю: волосы обрезаны, в брюках. Она выходит с улыбкой, радуется, что увиделись, а я стою, как будто меня дождь намочил. Смотрю на нее, а она смотрит на меня и говорит:
- Что, не узнаешь меня?
- Да, вот такой не узнаю! . отвечаю, - ты ли это? (Не хочу по имени называть, чтобы вы догадки не строили).
. А тебя что, смущают эти брюки? Так ведь нигде не написано, что брюки . это мужская одежда!
- Да, ты теперь будешь говорить: и то не написано, и то не написано. Там для вас это был великий грех, а здесь теперь эта межа передвинута. Передвинута так далеко, что люди становятся неузнаваемыми.

Посмотришь, кто там идет по улице: волос петушиный, красный, одеяние непонятное, смотришь, чтобы хоть по какому-то признаку определить, кто это? Не он, не она, а что-то непонятное. Люди изменили человеческий облик. Мир мы легко видим и говорим: что же это такое делается с ними? А с нами . видим ли мы, что делается? А если сегодня читать места Писания, которые более углубленно говорят . покайтесь. Кто покайтесь и веруйте в Писание? Покайтесь, верующие в Евангелие! Мы веруем, а практическая жизнь далеко стоит.

Чтобы показать опасность передвижения межи, то есть тех законов, которые поставил Господь для нашего благополучия, я приведу такой пример из св. Писания. Вы помните все Озу, который прикоснулся к ковчегу. Представим себе ситуацию, что мы вместе с ним движемся за колесницей. Колесница едет и начинает наклоняться. Когда я это представляю, то думаю: и я в этот момент подставил бы плечо, если бы увидел, как ковчег начинает падать. Да, я бы, конечно, подумал в сердце своем, что Господь сказал: не прикасайтесь где-то в святилище, а теперь, когда ковчег падает... Это же будет бесславием для Бога, когда ковчег упадет на землю. Конечно же, надо поддержать, ничего мне не будет. Оза поддерживает . и что?.. Падает, сраженный, и умирает. Кто виноват? Оза , - все говорят. А я скажу: Оза стал тем последним стрелочником, который всегда виноват. А кто же был виноват на самом деле? А виноват был Давид. Вот так наше следствие Библейское устанавливает. Почему же именно Давид? А потому, что Давид увидел, что филистимляне прикатили этот ковчег на колеснице. Он и не подумал, что надо обратиться к законодательству, которое установило все межи обращения со всеми святынями Божими. И если бы он прочитал этот закон, то узнал бы, что ковчег надо только нести. Ни в коем случае не везти! Человек может в своем разуме сказать: надо всю пышность употребить, что и сделал Давид. Сколько певцов взял, какое великолепие было. Все было сделано с пышностью и вдруг . смерть! Почему? Давид передвинул межи.

А что это за межа? А межа . это была заповедь Божья. Господу не нужна пышность. Он хочет, чтобы мы в простоте и послушании следовали всем Его заповедям. Вот тогда мы дойдем точно! В ковчеге были сделаны кольца, через которые продевались шесты и священники должны были только носить его. Для чего? Для того, чтобы ковчег всегда находился в горизонтальном положении. Можно сказать, что руки священников были как амортизаторы, которые при нужном моменте срабатывали так, как им надо, и ковчег удерживался в горизонтальном положении. Давид не внял этому. Это после уже, он сделал всё по закону.

Кто исследовал эту историю, тот знает, что происходило с ковчегом и какие он нес благословения или проклятия. Когда Давид увидел, что Бог благословил Авидара, он решил забрать ковчег и нам известно, что с того места ковчег уже несли. И можно сказать, что Давид теперь усвоил урок.

Один брат спросил меня, почему Давид не был наказан, я скажу, что Давид был наказан. Он был наказан столько, что за теми наказаниями, такое наказание было бы маленьким. Мы должны видеть Давида не только упавшего, но и в покаянии помилованного! Мой дядя говорил: я верю в Евангелие я воспринимаю его, но я не могу пойти в церковь покаяться, потому что, когда я вспоминаю, что делал Давид и думаю, если бы этих страниц не было бы в Библии, я бы завтра покаялся, а сегодня я не могу. Вот так не понимает человек, как это Бог сделал его человеком по сердцу Своему. Хочу напомнить, что Давид после таких падений и плакал, как никто другой. Кто из нас сегодня хоть об одном из своих грехов рассказал в песнях? Бывает, грешат наглядно, а каются на ушко, мол, прости меня, брат. На всю церковь то и то сделал, а на ушко потом кается. А у Давида было не так. Когда он падал низко, то он столько псалмов написал, которые сегодня показывают нам, как при своем падении нужно вставать для того, чтобы снова взойти на Божьи высоты. Вот это муж веры! И Бог назвал его мужем по сердцу Своему потому, что Давид мог видеть свою наготу и, придя к Господу, сказать: прости меня, вот такого. Всегда ли мы набираемся мужества, чтобы сказать в церкви: братья, сестры, простите меня за то и то? Мы должны делать это просто так, как мы извиняемся, когда чихнем, к примеру. Для нас это привычное дело. А у кого нет такого состояния, когда он легко и просто мог бы сказать: брат, прости, сестра, прости, то тогда с его душой плохо дело.

Я расскажу теперь один наглядный пример из своей жизни по этим передвижениям меж. Когда я был маленьким, семья у нас была большая, одни мальчики, и я всегда думал, что если бы у меня была бы хоть одна сестра, я бы её всю жизнь носил на руках и не опускал бы на землю. Так мне хотелось иметь сестру. Отец мой был прикованный к постели. За ним надо было ухаживать и кормить с ложечки. Работу было трудно найти и мама делала всё возможное, чтобы мы хоть как-то могли выжить. Я часто рассказываю об этом детям и в лагерях, и в церквях, где приходится с ними общаться, и спрашиваю: Вы понимаете, что такое хлеб? Дети отвечают: Угу-у... Думаю, вы то автоматически так говорите, а понимаете ли вы, сколько хлеба выбрасывается?! Жутко! Я всегда вспоминаю тот момент, когда я в детстве отвечал на вопросы по каким-то главам из Библии, которые я должен был каждый день читать, после чего мама проводила экзамен. И если я правильно отвечал на ее вопросы, то я знал, что она мне намажет хлеб тоненьким слоем повидла из стеклянной баночки. И когда я получал такой кусочек хлеба, то я бегал по всему поселку и показывал, что я сегодня кушаю. А когда она давала мне две конфетки, то это был вообще праздник. Я часто, задумываясь, вспоминаю своё детство! Все давалось нам трудно и мы всему знали цену. А какое поколение растет сейчас? Где та глубина взятия настоящей жизни?

Когда мы вот так жили, я думал: Господи, да что же это такое, мне уже семь лет, а я должен быть один возле отца. Мои друзья играют во все игры, а я должен сидеть возле отца и что он ни попросит, все делать. Вот так я взрослел. В восемь лет я готовил отцу суп. Моя мама полностью все возложила на меня, потому что одним надо было найти травы для коз, другим еще что-то; а я должен был сидеть возле отца дома и все убирать, да еще и две главы потом пересказать. Я всегда вспоминаю и ценю то, как воспитывала нас мама. И сейчас говорю, что моя мама лучше всех мам.
Как-то мама задала мне вопрос:
-Как звали отца апостола Андрея?
- Мам, нет такого в Евангелии,- говорю я.
- Как так нет? Ты же читал сегодня главу?
- Читал.
- И я читала эту главу. Там написано.
- Нет там такого,- говорю я.
- Еще раз читай.
Я перечитываю, ну нет там такого, и все. Мама говорит мне:
- Библия учит математике и всему. Библия . это не только книга, в которой ты читаешь слова, которые видишь, но надо читать и то, что не написано, то, что находится между строк. Как звали отца апостола Петра?- говорит мне мама. - Ищи в Библии.
Я читаю (Симон Ионин, любишь ли Ты меня?) Вот тут-то я и догадался . его отец Иона! Мама говорит:
- Правильно, ну а остальное тоже легко вычислить.
Тогда я понял: Андрей был братом Петра, а значит, и его отец - Иона. Это было целое откровение! Когда мы вот так разбирали элементарные случаи, и я познавал что-то новое, то я всегда говорил:
-Теперь я знаю то, чего другие не знают и смогу загадать им эти загадки.
Вот так мы росли.

Я храню одну фотографию, как святыню, на которой стоит: мама (отец тогда был в узах), а возле неё стоим мы, мал мала меньше и все улыбаемся. Кажется, чего же улыбаться? Один, самый маленький, стоит в фуфайке, а рукава до самого пола свисают; другой стоит в ботинках, как у буратино; у третьего чуть ли не мешок вместо штанов, но все смеются, радуются. Я не могу смотреть без слез на эту фотографию. Мы были одним сердцем.

Расскажу вам ещё один момент, когда я довёл до слёз своего больного отца. Как обычно я кормил его с ложечки, он кушал, что-то не успевал проглатывать. И я помню, что разозлился и прямо так подергал ложкой, что мол быстрей, мне же надо гулять и прочее. А потом взял и выпалил такую фразу:
- Как же так! Ты верующий, почему же ты лежишь вот так? Десять лет лежать в постели! Неужели ты неверующий? Или Бог слабый, что не может поднять тебя с постели? Или ты грешный такой, что Он не может исцелить тебя из-за твоего греха? . Я смотрю, отец пустил слезинку, другую, а потом говорит:
- Я понимаю, ты уже повзрослел и теперь я могу все тебе рассказать, почему это так. . Я помню эту историю, до глубины души она меня потрясла.
Отец рассказал, как они эвакуировались во время войны. Конечно, прежде всего вывозили самое ценное: станки, оборудование и т.д. Все бежали на север, подальше от фронта. А кому нужны были тюремщики? Никому они не были нужны! Как их вывозить? А вывозить вообще не стоит, всех уничтожить и все. Но ведь надо уничтожать как-то постепенно. И что они делали? Прямо там, в Юзовке, была долина, где вывозили многих больших преступников и расстреливали, а потом брали, чтобы никто из родствеников или знакомых не узнал их, засыпали сухой известью и поливали водой, чтобы известь, сгасившись, обезобразила лица. Эти все слухи доходили до тюрьмы, где их все обсуждали. Других, менее опасных, вывозили в места, где они могли рыть окопы или делать еще что-то. Иных загружали в вагоны, а потом обливали их керосином или бензином и сжигали. Отец говорил, что пока они были еще в тюрьме и живые, для них это была особая милость. Все те, которые были верующими, стояли постоянно на коленях и молились Богу. Но вот наступил и их черед. Их выводят, а они думают,- куда?! Так и увозили. Садили в вагоны, а они радовались, что их не расстреляли на месте. Везли в вагонах, в которых до этого перевозили скот. От невыносимой жары шло испарение мочи, пота и крови, из-за чего было трудно дышать. Люди стояли плотно друг ко другу, и чтобы повернуться, нужно было ждать команды, а чтобы вдохнуть свежего воздуха с разбитого окошка, они должны были меняться, стоя в кольце, и ждать своей очереди. В этой давке, в этом клоповнике, поезд периодически останавливался и тех, кто был уже мертв, просто высыпали, а остальных томили ржавой камсой, когда же эта камса высыхала, она становилась еще более солёной. Один дедушка, который был пресвитер, говорил:
- Братья, никто не кушайте! Вам потом не дадут воды и вы все помрёте.

И те, кто слушался его совета, оставались в живых. Один заключённый, который уверовал через того дедушку, рассказал моему отцу, как умер этот старец. Этот человек спасся во время бомбёжки. Вагон был опрокинут и все заключенные стали разбегаться. Даже верующие стали бежать. Они говорили дедушке:
- Андрей Ярмолаевич, побежали.
А он говорит: - Ну как я могу бежать и оставить своих раненых братьев?
Он остался. Конвой заново потом отвёз их в тюрьму, где они были расстреляны.

Отец же говорил, что их привезли на одну станцию. Комиссар подошел к вагону, открыл дверь, и, вместо того, чтобы дать воды, как они это делали иногда, или чего-то другого: камсы или селёдки; послышался голос:
- Штунда, выходи!
А штунда . это были баптисты; новое имя, данное немецкими колонистами, которые среди православия несли чистое учение.

Вышло их тогда человек 15. Как не выходить? Все равно сделают перекличку и тогда будет еще хуже. Вышли они. На станции маленький парк. Их построили и этот комиссар в кожаной тужурке, с длинным браунингом или пистолетом, говорит:
- Так вы отказались от участия в войне, кровопролитием называете? А то, что кровь нашей родины проливают, вам безразлично? Значит, вы только себя любите? Ишь, Божьи человеки! Вот сегодня я узнаю, есть среди вас умные или нет. Выходите, кто все-таки возьмёт оружие. Кто не выйдет, будет расстрелян. . и он для страха взял и выстрелил вверх. Дрогнули они, но никто не вышел. До этого ехали вместе в вагонах, вместе пели и молились; думали, что сплочены воедино, как пять пальцев на руке. А после произошло следующее... Комиссар сказал:
- Раз вы такие умные, то копайте себе яму.
Они копали и думали: ах, лопата, помедленней работай! Все было явно . копают себе могилу, тут их и солдаты окружили с винтовками в руках. Как не замедляй, а яма уже выкопана. Комиссар кричит:
- Достаточно, собаки вас оттуда не отроют. Сейчас и собакам жизни нет.
Когда братья вырыли яму, бросили в сторону лопаты, комиссар говорит:
- Подойдите и посмотрите туда, там лицо вашей смерти. Посмотрите, посмотрите в вашу яму.
Они смотрели и думали: кто узнает, как они умерли. Отец мой думал: как же дети узнают о его смерти... Тут мелькнуло сомнение: а может, стоит взять оружие? Я же могу и не воевать. Буду бегать с ружьем, но стрелять буду выше людей, я никого не застрелю! Разве я обижу этим Бога? Я же кровь не пролью. Каждый тогда думал о чем-то таком.
Комиссар опять спрашивает:
- Ну, вы поняли, что я не шучу? Кто из вас умнее, выходи. Если нет, то ровно через две минуты вы будете лежать там засыпанные.
Они стояли лицом к яме. В тот момент, когда прозвучали эти слова, они думали, что будут так и дальше стоять, но только пятеро осталось у ямы. Они даже вздрогнули, когда увидели, что девять или десять человек отошли и сказали, что возьмут оружие. Вот это и есть переступление межи. Межа должна быть до смерти. И сегодня все заповеди, которые дал Господь нам для духовного счастья, мы ни в коем случае не должны перешагивать.

И что, вы думаете, дальше было? Комиссар заулыбался. Он понял, что часть успеха он уже поимел. Он тогда говорит к этим отошедшим:
-Вот вижу, что вы умные. Давно бы так, а то в тюрьму они пошли за отказ от оружия. Теперь-то вы поняли, что все равно пришли к этому результату. Но я вас должен проверить. Вы что, думаете, что хитрее меня? Я вас проверю, а то вы, наверное, думали, что будете там по воробьям стрелять, а не по людям. Это кто напротив вас? Вы ведь теперь друзья родины, а это кто? Это изменники, враги ваши, как и те, что пришли с войной на нас. Теперь возьмите винтовки и расстреляйте этих изменников родины.

Братья стояли и думали, что уж этого их бывшие братья не позволят. И что вы думаете? Тот, кто сделал первый шаг отступления, тот будет делать и второй шаг, если не будет покаяния. Они взяли винтовки... Отец оглянулся и подумал: неужели это те братья, которые пели и молились с ними? Они думали, что они все одно, а теперь что?.. Когда постигают испытания, только тогда видишь, кто верующий сердцем, а кто верил только умом.

Они подняли винтовки, а те пятеро стояли, в ожидании. Отец говорил, что никогда не забудет того чувства, когда спина разделилась, потому что каждая клеточка говорила: только не в меня. Стоит он и думает, может, ошибаюсь, может, отойти, как другие? С другой стороны, Господи, дай устоять. Пусть никто не будет знать, пусть дети не будут знать, что я устоял, пусть только Ты будешь знать. Нужно было до боли сжимать губы, чтобы не стонать и не плакать, не дрогнуть, не упасть на колени, но доказать верность. И когда они услышали команду пли , отец даже на цыпочки встал. Послышался щелчок, а выстрела нет. Оказывается, комиссар был хитрее. Он дал им незаряженные винтовки. Выстрела не последовало. Все стоявшие (15 человек) не знали, что вышел тайный указ проверить штундистов, и тех, кто настоящие верующие, держать просто в тюрьме, или по состоянию здоровья отпустить домой, а тех, которые ни вашим . ни нашим, расстрелять. И он таким образом проверял.

Видите, как коварен враг! Так, как Ахав подошел и говорит: Дай, я сделаю овощной сад , так и в наше время дьявол хочет сделать овощной сад из церкви. Он хочет, чтобы мы передвигали межи и были неузнаваемыми. А Господь хочет, чтобы, когда Он позовёт нас, то чтобы мы услышали воскресшего точно так, как услышала Его Мария. Она не просто сказала Равви , но Раввуни . Это такое нежное слово, которым она обласкала воскресшего учителя. Потому, что она услышала голос своего Пастыря, Того, Кто её спас.

Отец говорил, что отступившие братья попадали на колени, побросали винтовки и кричали:
- Братья, простите нам такую измену.
- Пусть вам Бог простит. Мы вам прощаем, только бы Бог простил.
Они знали, что уже не будут помилованы, потому что комиссар всё стоял, смеялся и говорил:
- Вы теперь никому не нужны: ни Богу, ни дьяволу, ни вашей церкви, ни стране. Вы самые низкие люди. Расстрелять их!
Охранявшие их солдаты зарядили винтовки и расстреляли отступивших. Отец и еще четверо братьев закапывали их.

И тогда он мне сказал:
-Теперь ты понял, почему я лежу? Страдать можно не только за грехи. Страдать можно, нося раны Христовы; страдать можно и тогда, когда ты отстаиваешь истину до смерти.

Отстаиваем ли мы истину до смерти, друзья? Или смотрим на кого-то другого и думаем, что раз он так делает, то и мне, значит, так можно? Тот погибает и ты хочешь погибели? Нет! Иди вперед и взирай на Господа. Только на Него!

Мне однажды пришлось особо благовествовать среди цыган. Я еще в детстве хотел, собственно, знать жизнь цыганскую. Когда мы были детьми, нас часто пугали так: Цыгане едут , а мы сразу бежали в дом и лезли под кровать. Цыгане были для нас олицетворением какого-то бандитизма, безнравственности и всего порочного. Потом я слышал о себе, когда говорили моей маме:
- Галина, да это ж какой-то цыган у тебя родился. Смотри, волос такой же черный и кучерявый.
А я думал себе, почему они так говорят. Так рос мой интерес к цыганам. Потом, когда я уже стал верующим, меня позвали отделывать дома, как художника-архитектора, цыгане. Тогда ко мне приехал сам цыганский барон. Я это описываю в книге Евангелие для цыганского барона , может, кто читал, я бы хотел кратко эту историю рассказать.

Однажды цыганский барон приезжает ко мне в мастерскую и говорит:
- Ну, ты, еврей, будешь делать у меня дворец?
-Почему я еврей? . спрашиваю его, - я в десятом поколении украинец, а ты меня евреем называешь.
А он говорит:
- Я всю твою биографию узнал, прежде чем пригласить. Я даже знаю, когда ты вареники с вишнями последний раз ел, а ты мне говоришь, что не еврей. Только евреи могут все делать. Раз ты можешь все делать, значит, ты еврей. А фамилию украинскую твои родители во время войны взяли, чтобы вас не расстреляли.

Вот так я стал в его глазах евреем. Он достал пачку денег, сколько только рука могла достать из сумки, и говорит:
- Это тебе аванс. Вот сделаешь до первого сентября мой дом, я ещё увеличу тебе эту стопку денег.
А сам он такой маленький, я тоже маленький, но аж вырос, когда увидел, что он мне по плечо ростом. Он что в высоту, что в ширину, одинаковый, как колобок; кажется, зацепи его, так он и покатится. Этот барон такой надменный, шуба на нем вся расшитая, весь золотозубый, сам весь в золоте, и за ним ходит цыганская свита. Он мне говорит:
-Не приедешь через четыре дня, то я твою мастерскую сожгу, петуха по комнате пущу . это значит, пожар устрою.
Конечно, я ему отказал, сказавши:
-Забери свои деньги, у меня достаточно заказов.

Он тогда рассвирепел, думал, если среди цыган ему все позволительно, так и здесь. И меня по руке так хлоп, ударил, давая знак по ихнему, что мол, мы договорились. Не устаиваешь в этом договоре, значит, столько же будешь возвращать. А я говорю ему:
- Ты меня не бей по руке. Я не цыган и по цыганским законам жить не собираюсь.
- Точно сожгу твою мастерскую, - говорит он мне.
Даже поклялся цыганской клятвой (тэ мэрав тсе) то есть . умереть мне, если я этого не выполню. Через неделю я, не то чтобы убоявшись, но подумал, что везде приходилось проповедовать, может, это Божий позыв, поехал к этому барону. Ведь почему-то Бог посылает мне такие обстоятельства. Я же знаю, что это за народ! Наверное надо и там засвидетельствовать. И не от страха, а просто по желанию я решил, что буду работать там и цыганам говорить о Боге. Когда я приехал в первый день, этот цыган вышел на встречу и говорит:
- Ха-а, зайца испугался, петуха испугался, смотрите, какой баптист.

Вот так подошел с таким унизительным подходом. Потом смотрит, что детвора разбирает инструменты, что им все интересно, хвалят что-то. Его это заело и он говорит:
-Что, думаете, что только эти русаки могут что-то делать? А ну-ка, смотри, баптист плешивый, ты такое можешь. Наида, пойди поставь свечи.
А Наида . это его дочь. Смотрю, Наида пошла и поставила на кастрюлях свечки, зажгла пламя; а он берет кнут, пять-шесть метров длиною; выбрасывает, потом оттягивает назад и самим кончиком (это же надо такую точность выработать) срезает пламя со свечи, сама же свеча остается стоять на месте.
- Ты так можешь? - спрашивает.
- Нет, - отвечаю,- так не могу.

Он, видя, что изумил меня, говорит одному цыгану, мол, покажи, на что способен. Тот зовет своего сына к двери и он становится возле нее, протягивает руку, расставивши пальцы. Смотрю, а его отец достает четыре ножа и начинает кидать ему между пальцев. Я только стою и смотрю, как ножи летят и застревают в дверях. У меня, наверное, поднялся и тот волос, которого уже нет. Это же надо, так рисковать! И ради чего? Нож ведь мог развернуться . и пальца нет!

Третий цыган силу свою показывает. Снимает с гвоздя подкову и берет, как я с бубликом расправляюсь, так он с подковой; разогнул ее и через забор перебросил. Потом подходит к подводе с углем, берет ее сзади за выступ и на девяносто градусов раскрутил по двору. Вот это силища! А потом дальше смотрю, изумила меня не их сила, ловкость и риск, но то, что везут ребенка в коляске, а он первое слово, которое может выговорить, у нас мама, а у них ругательство. И они все радуются этому. Потом смотрю, там гадалка сидит, с картами манипулирует, судьбы говорит. Стою я и думаю, загрузить бы все свои вещи назад, да бежать подальше отсюда. Потом думаю: сейчас останусь, а утром все-таки уеду. Это же ад! Столько матов, столько всякого безобразия, мне же надо будет завтра рот кислотою полоскать от такого общения.

Подходит вечер, надо ложиться спать. А этот Марф, так звали барона, спрашивает меня:
-Ну, баптист, где будешь спать?
- В этом доме, который буду отделывать,- говорю я ему.
- В этом доме?! - а там нет ни окон, ни дверей. Он говорит:
- Мы туда и днём не заходим. Я тебя предупреждаю, там ведьма живет. Все время там что-то стучит, кричит и воет. Света в доме нет. Я тебя, баптиста, поэтому и позвал, чтобы проверить, что ты там будешь делать.

Я пошел, помолился, лег и сплю. До утра я уже и забыл, о чем он меня предупреждал. Устал, уснул, проснулся, какой-то шум, выхожу на крылечко, а во дворе стоят все цыгане и говорят:
- Ба, живой,- показывают на меня и смотрят на барона, что же он скажет. А тот говорит:
- Значит, дружит с ведьмой, раз она его не трогает, а антихрист ее хозяин.
- Нет,-говорю,- мы с ним не родственники, а наоборот, враги.
- Да все вы, верующие, говорите, что только вы спасетесь,- говорит барон.- Слышал я ваши проповеди. У нас тоже в Макеевке есть верующие, но это мы настоящие верующие.
Вот это да! Такие воры, а говорит, что настоящие верующие. Говорю:
-Какие же вы верующие?
- А что ты думаешь, то, что мы воруем, так это грех?
- Конечно грех,- говорю я.- Написано, воры царствия Божьего не наследуют.
- Ну вы видели, что он говорит? Мы неверующие! Да ты Библию хоть читал?- говорит мне.
- Конечно, читал. Я вам и буду ее рассказывать.
- Да мы самые святые люди, - говорит он.- Нас сам Христос благословил в этом.
- Как Христос благословил?
- Да ты что, не читал в Библии, сколькими гвоздями Христос был прибит?
- Четырьмя,- говорю.
- Вот видите, он Библии не читал! Тремя гвоздями. Четвертый гвоздь наш Пишта украл. Он, когда Христа распинали, между людьми шнырь . шнырь, так этот четвёртый гвоздь и украл. Иисус за то, что он лишил Его четвертой части страданий (как будто страдания заключались только в прибивании гвоздей), вися на кресте, сказал: благословляю вас, цыгане за то, что вы уменьшили Мои страдания. От этого ремесла вы и будете жить. Поэтому нам единственным Бог разрешил заниматься этим ремеслом . воровством.
-Это же просто легенда, -говорю я ему.
- Какая легенда? Это в Библии написано.
- Хорошо, покажи, где написано?
- В книге пророка Афанасия.
Ну, думаю, все, тут ты и попался. Я беру свою Библию и только раскрывать ее, а он говорит:
- Не надо, в баптистской Библии этого нет. Это только в нашенской.
- Ну, неси вашу Библию,- говорю ему. Он несет, похлопывает по ней, аж пыль идет столбом. Видно, часто читает! Это оказалась обычная православная Библия. Сел, начал листать, а я думаю, ну давай ищи Афанасия. Он листает и тут выкрутился и говорит:
- Ну, надо же, вот только два дня назад читал, а какая страница, не помню.
- Не мог ты читать,- говорю.
- Почему?
- Потому что Афанасия нет! - Я читаю ему по порядку все книги Библии от Бытия, а заканчиваю Апокалипсисом.- Ты встречал Афанасия?
- Нет, Афанасий не проходил.
- Да не пройдет он, и легенда эта не пройдет. Сам погибнешь, и цыгане вместе с тобой погибнут, если будешь этой легенде верить.

Это была первая ямина, лужа, в которую он сел, потому что все цыгане стали смеяться. Вот, дескать, как он Библию знает. Вот так его и пристыдили. Ему неловко было. Несколько раз Бог унижал его гордыню. Помню, один раз я читаю им притчу про багача и Лазаря, о том, как Лазарь был отнесен на лоно Авраамово, а богач попал в ад. И что вы думаете, вопросы задавали многие, и евангелие слушают с удовольствием. Но когда евангелие начинает Духом действовать на их сердца, вот тут они начинают выбрыкивать. И этот барон, выслушавши притчу, говорит:

- Ну что, еврей плешивый, под меня копаешь? Я, значит, богач, и ты эту притчу специально выбрал, чтобы показать, что я в ад пойду, а ты в рай? Я ничего не боюсь. Запомни. Мои колени ни перед кем не преклонялись. И я тебе прямо говорю, что мне страх неведом. Я цыганский барон!

Как его Бог потом унизил! Мы сидим ночью, было около двух часов; дверь наша в флигеле приоткрыта чуть-чуть. А его перед этим два раза с вооруженным нападением грабили, и он всегда сидел наготове. У него посмотришь, под подушкой пистолет, где-то там обрез под матрасом, целый арсенал. Я всегда удивлялся, куда ни ляжешь спать, всегда что-то давит. И тут он сидит и даже боится подойти дверь закрыть. Ночь глубокая, только сверчков слышно. Мы сидим, а я ему все рассказываю, потому что он вопросы задаёт по Библии, а мне радостно, что дело пошло. Так мы сидим, я ему говорю, а потом смотрю, он от кресла отрывается, рот сколько можно приоткрылся, глаза выпучились. Я сразу давай смотреть туда, куда его глаза были обращены, и сам на какую-то долю секунды замер. Смотрю, появляется в этой расщелине двери, которая скрипит, баба яга. Нос крючком. Сразу появилась рука, в рваной перчатке, дрожащая, посох какой-то в ней, потом этот нос, распатланные волосы, да еще заходит таким силуэтом среди ночи. Понятно, что можно было напугаться. А это был его сын, который одел американскую маску бабы яги, я потом смотрел её и думал . с каким искусством только сделано. И когда он увидел, что перепугал отца в смерть, снимает быстро маску и кричит: Папа, это же я!

Тот, когда пришел в себя, хватает посуду и давай кидать ею в него. Кидал всё, что под руку попадалось. Потом схватился за кнут и . за сыном. А тот в платье перепрыгнул через забор, зацепился, платье обрывает, чтобы отец не догнал и не ударил. Он два дня ходил под забором, а тот два дня сидел посреди двора с кнутом в руках. Представьте себе, какое терпение. Говорит сыну:
- Я тебя засеку кнутом за то, что ты так посмеялся надо мной.
- Ты трус несчастный, - отвечает тот.- Ты же сам говорил, что тебе страх неведом. Я тебя специально испытал. Страх ему неведом! - Кричит на улице, а люди, наверное, думают, что там такое случилось.

Это уже второй раз, когда Бог посадил в лужу его гордость. Так несколько раз Бог делал. А я, чем больше рассказывал детворе, тем мне интересней было. Они сядут все, слушают Евангелие. Ну то, что надо! Я передумал и назад уезжать.

Однажды, молясь в духе, я сказал Богу такие слова: Господи, я полюбил этот народ для спасения, не потому, что они хорошие . Грешника надо отделять от его греха. Не так, как некоторые, вместе с пеленками выбросили б и ребенка. И вот я говорю: Господи, дай мне, чтобы я сильно мог засвидетельствовать среди этого народа. Если даже нужно кровь мою пролить, я согласен; пусть любые страдания, но чтобы ярко я засвидетельствовал им .

И вот подошел самый интересный момент. Прошло несколько дней после моей молитвы. Я, можно сказать, уже и забыл ее. Не то, чтобы забыл, просто не держал во внимании. Мы постоянно собирались и цыганята задавали мне много вопросов. На тот момент был один цыганенок по имени Пишта, так он однажды даже спорил со мной по Библии. Они спрашивают меня, как Бог все создавал. Я им рассказываю, сидя в саду, а они костер палят. Все слушают внимательно. И когда я сказал, что Бог сотворил человека и человек . это вершина Его творчества и Бог сказал . все хорошо, Пишта вдруг говорит:
- Нет, дядя Петя, вы неправильно Библию поняли.
- Уточни,- говорю я. - Я же сказал, как Бог полюбил человека, что даже Своего Сына не пожалел. - А он говорит:
- Нет, Бог не человека больше всего любит.
- А кого же?
Он больше всего лошадей полюбил,- отвечает Пишта.
- Почему?
- Потому что вы сами сказали, что Он сразу сотворил лошадь, а потом человека. Лошадь стояла на первом месте, а человек на втором.

Думаю, надо же, как в его цыганском разуме запечатлилось это. Лошадь для него все, поэтому все там и сосредоточено.

А другой цыганенок был такой красивый, черноволосый, глаза блестят; ну просто выкрась в белый цвет и ангелочек. Но один грех . танцор большой. Он разъезжал по всему миру. Этот табор ещё к Сухумской филармонии был прикреплен, вот там они и показывали все свои чудеса . И этот Колька-танцор такие хорошие вопросы по Библии задавал, даже и себе Библию попросил, а я думаю, как это хорошо. Но грех танцев настолько сильно владел им, что просто ужас. Как начнет танцевать, то в считаные секунды столько выбриков сделает, страх просто. Я ему говорил:
- Колька, в тебе сам дьявол живет. Нормальному человеку невозможно сделать столько телодвижений.

И вот что получилось однажды. Этот Колька приехал с очередных гастролей, собрал возле себя ребят и давай хвастаться всем, что у него есть. Остальные же цыгане такие дикие, то того не видели, то того не видели. А он привез фотоаппарат из-за рубежа. Кнопочку нажал и через несколько минут фотография готова. Поляроид называется. Вот он говорит:
- Пойдемте, я вам поляроид покажу.
- Какой еще полероид , - спрашивают его.- Поле, где лошади бегают мы знаем. А это, что еще за полероид .
- Эх, темнота. Это фотоаппарат такой. Нажал на кнопочку . и смотри, сильно ли ты похож на обезьяну.

И вот однажды, этот Колька решил попугать Наиду. А Наида была чудная дочь цыганского барона. Однажды барон положил мне руку на плечо и говорит:
- Еврей, вот за нее я и жизнь сейчас бы отдал. Пулю в меня вгоняли бы, а я за нее все отдал бы.
Вот так он ее любил. Любил, потому что она была как не цыганка. Она была такая нежная. Наида не просто дадо говорила (дадо . это отец по цыгански), а говорила на него дадоле . Дадоле . это такое нежное название. Абсолютно послушная. Ей не надо было говорить два раза, она всё с первого раза делала. И он очень ею гордился, что даже называл её чергэн . Чергэн . это значит звезда. И эта чергэн однажды попала в переплет.

Как-то раз заходит к нам Колька. Я делаю обрамление, время подходит к концу. Все идет нужным потоком. Отец улетел в Москву по делам, я в доме как хозяин, все мне доверено, потому что он проверял меня не один раз, возьму ли что и прочее. У них есть такая привычка, проверить того, кого позовут к себе. То там перстень бросят, то там какой-то бриллиантик, а сами где-нибудь смотрят, подберешь или нет. Помню, мои друзья-художники подобрали и говорят:
-Смотри, что я нашел,- а я говорю:
-Где нашел, туда и положи.
- Так это же вообще брошено!
-Нет,-говорю,- положи. Потому что это цыгане. Он вставит тебе пику в живот, ты и глазом не моргнешь. А потом выкрутится легко и просто.

Вот так они всех проверяют. А однажды я пошел за краской и вижу, что у меня руки в крови. Думаю, что же это такое, почему руки в крови. Из гаража взял банку краски, а на руках кровь. Смотрю . ничего не пойму. Кровь смыл, а рука вся мелко-мелко посечена, как лезвием. Тогда я вспомнил, что цыгане часто орудуют заточенными ключами, как лезвием. Я взглянул на связку ключей, и точно, два ключа заточеных. Цыганка, которая в секунды вытягивает у вас кошелек из кармана, она как будто завораживает вас. Разрежет сумку и вытащит деньги, а вы этого и не заметите. Даже если и поймают её за руку, то она бросает это лезвие в рот и там возле нёба держит его. И никакому милиционеру не придёт в голову, что она там может спрятать это орудие, которое, если бы они нашли, было бы вещественным доказательством.

И вот, когда я делал зеркало, вдруг по двору проходит Колька. Но Колька . двоюродный брат Наиды. Я же не могу ему запретить зайти или прочее. Я жду завтрака, потому что встал рано. Я знал, что меня позовут во флигель только тогда, когда все девчата встанут. Думаю, раз Колька туда идет, значит они уже встали, сейчас позовут к завтраку. Думаю, вот эту розу прицеплю, а тогда уже пойду. И вдруг я слышу такой звук: бах . Как будто бросили на пол наполненый чем-то бутыль, такой пошел звук. Может, я и не обратил бы внимания на этот звук, но я сразу же услышал душераздирающий крик. Выбегаю я во двор и смотрю, а Наида успела сделать несколько шагов и сказать:
-Дядя Петя, помогите,- и падает.
А у нее с плеча, как из фонтана, льется кровь. Я никогда не видел, чтобы так лилась кровь. Я подумал, что ее кто-то ударил ножом. Говорю:
- Кто ее ударил? - потому что среди цыган такое часто бывает. А тут Колька выбегает из флигеля, а за ним расстилающийся дым и кричит:
- Дядя Петя, я не на тот курок нажал, - ёрзает руками по стенке.

Я понял, что это был выстрел. А что же произошло там? А произошло следующее. Он сидел за столом, цыганку трудно напугать незаряженным ружьем, поэтому он подумал, что Наида будет видеть, что он заряжает настоящий патрон и испугается. Я еще когда только приехал, говорил:
- Марф, что у тебя повсюду один арсенал? Кто-то неосторожно поступит . и все. Даже палка один раз в году стреляет . есть такая украинская пословица.
А он говорит:
- Еврей, это же цыгане, что ты говоришь такое? Ты отойди на несколько шагов, поставь на свою лысину яблоко, кто-то в него выстрелит, яблоко вдребезги, а голова целая. Давай попробуем?
- Да нет. Мне моя голова дороже всех ваших яблок.
Так он говорил, что они умеют со всем обращаться. А получилось так, как сказал я.

Колька взял патрон и думает: Наида видит, что я заряжаю и напугается . Он так медленно, специально, чтобы она видела, заряжает, а сам думает: Я нажму другой курок, вот будет чудо . Он даже и Ипана предупредил, что бы тот сидел спокойно. Ипан сидит, как ни в чем не бывало, руки положил на диван. А этот только сказал:
- Наидка, я сейчас тебя застрелю.
И он автоматически забывает, потому что дьяволу, человекоубийце от начала, легко помутить разум. Доля невнимательности . и смерть. И Колька нажимает тот курок, который был заряжен. И только сказав: Я тебя сейчас застрелю , с полутора метров бабах . и выстрелил. А выстрел сильный, барс так называемый. Если бы она была на большом расстоянии, то он бы её разнес. А поскольку малое расстояние, факел этой дроби еще не разошелся, а она попыталась увернуться, и выстрел пришелся в правое плечо; пуля рассекла плечо, попала в легкие и печень.

Представьте себе, я выскочил и вижу, что кровь льёт вовсю. Я закрываю рану, а у самого коленки дрожат, что же делать. Смотрю на нее, живая или нет. Я закричал своим помощникам, чтобы те бежали вызывать скорую помощь. Они позвонили. И буквально через семь минут, а это сравнительно быстро, потому что больница была недалеко, приезжает скорая помощь. За то время, пока они еще не приехали, я удерживал ее одной рукой, потому что она была без сознания. Но когда Наида пришла в себя, то стала крутиться так, что мне с трудом пришлось ее удерживать, как будто с медведем борешься. Она конвульсивно крутится, а мне же надо ее удержать, чтобы рана земли не коснулась, чтобы не попала инфекция. А тут, смотрю, лужа крови уже, сравнительно большая, что ее нельзя даже было накрыть самой большой миской. Думаю, что же делать? Я хватаю первую попавшуюся простынь, перетягиваю ею рану и удерживаю в таком положении Наиду. Только говорю:
- Наидка, терпи.
Приехала скорая помощь, а брать её не хотят. Говорят:
- Здесь уже смерть, все! Зачем мы будем ее грузить? Да мы и тринадцатой зарплаты лишимся.
А тогда давали тринадцатую зарплату, если все в больнице хорошо, если нет смертных случаев. Меня это возмутило. И я уже более повелительно сказал:
- Быстренько доставайте носилки, - просто, как будто бы я хозяин всего положения, говорю, - Это же цыганский барон! Да он перестреляет вас всех, если вы не сделаете всего, что надо для спасения.
Сам вытягиваю носилки, потому что они стоят и бояться её брать.

Приезжаем в больницу, а там никого нет. Суббота. Нужно срочное переливание крови. А мне нужно было ехать в Германию, и я возьми да и поставь штамп своей крови, на всякий случай, если где какая-то авария, чтобы знать группу крови. Я хорошо запомнил, что вторая положительная. Вот как Бог делает. И теперь, когда понадобилась кровь, я вспомнил свои молитвы. Тогда я еще подумал, что веду себя как ребенок, причем тут кровь моя. Даже стало стыдно за такую молитву. А теперь, когда надо было давать кровь, я вспомнил, и думаю, вот какой замысел у Бога. Пока я говорил о крови Христа, пролитой за кого-то, до цыган это так не доходило. Но Бог решил употребить дочь цыганского барона для того, чтобы до них дошла эта жертва Христа. Я ложусь возле Наиды и спрашиваю:
- Какая у нее группа крови?
Медсестра говорит:
- Вторая положительная.
- У меня вторая положительная.
- У нас нету времени проверять,- кричит та.- Если ты ошибся, то она мгновенно умрёт!
- Точно, вторая положительная.
Она давай ощупывать мои вены и спрашивает:
- Кем работаете?
- Художником,-говорю я.
- Оно-то и видно, что вы ничего тяжелее кисточки не подымали. Как я твою вену поймаю?
- Да я кровистый. Мне когда-то делали операцию, так хирург говорил, что у меня крови, как у кабана.
Она уколола и говорит, что кровь идёт хорошо. Спрашивает:
- Донором был когда-нибудь?
- Никогда не был,- отвечаю.- Но сегодня я в полной форме донор.
- Двести грамм сможете дать?
- Берите столько, сколько надо, пока я буду чувствовать себя хорошо.
- Мы больше не можем брать. Потому что это судебный случай.
-Здесь нет свидетелей, и неужели я буду свидетельствовать против вас! Я ведь верующий, берите, девочка должна жить!
- Какое там жить. Хоть бы она успела попрощаться с родителями!
Медсестра стала брать кровь. Больше, больше.
- Как вы себя чувствуете? - спрашивает. Руку положила на сердце.
- Хорошо чувствую. Еще берите, все хорошо.
Она уже взяла 500 грамм крови. Берет эти два флакона и говорит:
- Больше нельзя. Тебе, наверное, совсем плохо?
А меня даже на стихи потянуло. Такое состояние, как будто ты в воздухе, но в то же время чувствую присутствие разума. И я говорю:
- Хотя бы все это было в пользу.
- Ну, разве что, пока она попрощается с родителями. Сообщите им быстрее.

Думаю, как же отцу сообщить. Он же сразу всех перестреляет. А Кольке я сразу сказал: убегай, и не просто с Макеевки, а до самой Москвы. Иначе будет беда. Среди цыган есть кровная месть. Он правда послушался, и на тот момент это его и спасло.

Через два часа барон уже был дома. Прилетел он на самолете. Специально заказал его в Донецк. И за это время он взял с собой хорошего профессора и сказал ему:
- Сделаешь ей все, что надо, чтобы ей было легко,- потому что он не думал о смертном случае. . Сделаешь все, то я тебя не только одарю золотом, бриллиантами, но всё, чего ни попросишь, я тебе дам.
Он был вторым в городе по богатству. Професор посмотрел все анализы, ее состояние и говорит:
- Ничего мне от тебя не надо. Сам Бог, если бы Он был, ничего не сможет сделать! Вечером, или, в крайнем случае, ночью, она умрет. Поэтому я от тебя ничего не могу взять.

Барон стоял бледный, как стена. На нем все опустилось в один момент. Я посмотрел на него и думаю, наверное, сейчас сойдет с ума. Настолько слово смерть, поразило его. А я, наоборот, обрадовался. Обрадовался чему? когда професор сказал слова, что сам Бог ничего не смог бы сделать . он же вызов Богу сделал. Бог теперь явно будет делать обратное. Потому что на Титанике , когда вся эта машина вышла в море, репортёр подошел к капитану и говорит: Скажите, действительно ли это судно непотопляемое? Тот говорит: Да. Сам Бог не сможет его потопить! Это действительно справка историческая. Богу нужно было потопить это судно, чтобы человек не надмевался над Богом. А здесь, когда професор такое сказал, я обрадовался и говорю ему:
- Вы, может быть, и хороший врач, но я имею Врача, Который может не только раненых исцелять, а может и мёртвых воскрешать.
А он посмеялся и посмотрел скептически, дескать, ты что, вообще поплыл. Он смотрит на меня и говорит:
- Ты, я вижу идейный. Тогда тебе остаётся только Богу молиться.
- Что мы и будем делать,- говорю я. Я подошел, обнял Марфа и говорю:
- Марф, только молитва может спасти твою дочь. Только молитва может сделать чудо. - А он сделался как ребенок послушный, стал хвататься уже за любую соломинку. Когда мы приехали домой, то едва ли смогли прорваться через толпу цыган, потому что за это время, пока мы были в больнице, цыгане сьехались отовсюду. Они очень дружны в момент несчастья. Даже сделали меня каким-то героем, говоря:
- Баптист дал кровь, баптист дал кровь!
- Как его зовут?
- Откуда он?
Сделали такой ореол вокруг меня. Мы прошли через них. Пришли домой и я говорю:
- Марф, только чудо может спасти ее. Только один Бог может помочь.
Я встал на колени, молюсь, а он взялся за голову, ходит и только причитает:
- Если она умрет, я сожгу этот дом. Ипана, который Кольку привел, застрелю, Кольку и всю его семью вырежу. Мне жизнь не мила!
Он даже поклялся. А я продолжаю молиться. И он, тот, который говорил, что нет никого, перед кем бы он встал на колени, в третий день заходит ко мне во время молитвы, падает на колени и говорит:
- Господи, если Ты есть, услышь Петьку святого! Не меня услышь, мои руки полны крови, я бандит, я вор, я олицетворение зла, я дьявол. Услышь Петьку святого!

Это был первый случай, когда он назвал меня по имени, а не евреем. Стоит на коленях и дрожит, потому что третий день, а дочь не умирает. Он видит, что всё держится на молитве. Он ездит в больницу через каждых два часа и видит, что жизнь еще теплится, приезжает домой и становится на колени. Представьте себе, на пятый или шестой день на ее лице появился слабый румянец. Я пришел, стою над нею и молюсь. Вдруг она открывает глаза. Посмотрела, а слеза так и поплыла. Она говорит:
- Дядя Петя, неужели я ещё жива?
- Да, ты жива, Наида, жива. Молись внутри себя и Бог даст победу.

Мы приезжаем домой, а у меня такая лёгкость на сердце. Мы все эти дни не работали, и чтобы доказать им всем мою веру, я полез на подмостки и начал работать. Я даже увлёкся своим занятием, чтобы показать, что все теперь хорошо, как вдруг слышу, заходит этот цыган и держит в руках самые вкусные кушанья на подносе. А у них это униженье, если мужчина служит. А тут он держит все это и, поднося к моим ногам, говорит:
- Петя, кушай!
Я даже прослезился. Вот как Бог меняет сердце!

И потом, после всего этого события, мне же надо всю ту славу, которую цыгане сделали, на Господа перевести. Иначе будет катастрофа. Молюсь Господу и думаю, как же все это сделать. Идут дни. А тут приходит участковый и говорит:
- Слушай, Марф, если бы не Петро, то твоей дочери уже не было б в живых. Поэтому я советую, прямо тут, посреди двора, поставь ему золотой памятник.
С одной стороны, он говорил с юмором, а с другой, делал намёк, что ты, мол, никак не отблагодаришь его. Потом, слышу, и среди цыган разговор пошел:
- Это же надо, какой жадина. Петро спас его чаргэн (звезду), а он его даже ничем не отблагодарил.

До него дошли эти слухи и он решил сделать сюрприз. Думая, я покажу вам, какой я жадина. И вот он собрал цыган в день её выписки. Пригласил из исполкома всех тех, кого он одаривал, когда они покрывали их преступления. Созвал великое множество людей. И, когда Наидка приехала, идет ещё перебинтованная, но с улыбкой, а он так прямо с порога говорит:
- Наидка, запомни его . это твой спаситель!
Все затихли, а мне его слова еще раз напомнили, куда надо переводить всю славу и кто Спаситель. Раз он показал на меня, то я должен показать на Бога. Я думаю, хорошо, все собрались, вот это и будет момент для прославления, для настоящей евангелизации. А барон продолжает:
- Тут есть черные языки среди народа, которые сказали, что я Петра ничем не отблагодарил за то, что он мою золотую Наиду спас. - Он становится на колени и говорит: - Петя, прости меня.
- За что? - спрашиваю.
- Я всегда и всем говорил, что баптисты . это те люди, которые в жертву детей своих отдают. Теперь я всем людям на земле буду говорить, что баптисты . это люди, которые себя отдают в жертву за наших детей.

Я думаю . вот какую фразу выдал! И потом он продолжает:
- А тем языкам, которые говорили, что я ничем не отблагодарил, докажу их неправоту. Что бы ты, Петя, хотел сегодня, чтобы я тебе дал? . И он назвал три вещи, которые считал самыми дорогими.
- Есть ли лучше этого дома во всём Донецке, что я сделал?
- Нет,- говорят цыгане.
- Хочет, пусть забирает этот дом. Он мне будет, как сын.

Я молчу. А Бог мне уже открыл в молитве, чтобы я ничего не брал, а что дальше открыл, вы после узнаете. И вот второе он называет:
- Или любую мою машину (а их у него было пять или шесть), любую можешь выбрать!

А я снова молчу. Он думает, что же, я ничем тебя не удивлю? Как вы думаете, что было третьим? Некоторые говорят: дочь. Я отвечаю: нет! Ей тогда было всего четырнадцать лет. Он назвал самое дорогое, что у него есть:
- Если эти два не выбрал, то пусть берет самое дорогое . моего коня!
Вот с конём ему трудно было расстаться. Он ждет, что же я выберу. Все замерли в ожидании. А я стою и специально делаю паузу, чтобы наступила полная тишина, а потом спрашиваю барона:
- Ты действительно дашь мне что-то?
-Конечно! - удивлённо заявил он.
А я снова спрашиваю, чтобы трижды с него слово взять.
- Ты точно выполнишь мою просьбу?
- Да! Я цыганский барон. Я сегодня в восторге, моя Наидка воскресла из мертвых. Я все могу отдать!
Я в третий раз спрашиваю, он даже огорчился и говорит:
- Ну что ты, я все, что хочешь, отдам, - и добавил: - Тэ мэрав тсэ , что значит: умереть мне, если я этого не сделаю .
- Нет, не надо клясться, - говорю я,- Христос запретил делать это. Я скажу тебе словами из Библии: даром получили, даром давайте. Христианину нехорошо брать, но, коль твое сердце расположено отблагодарить, то я твоей благодарностью воспользуюсь. Ты сказал, что сделаешь это непременно?
- Да!- говорит он.
- Я теперь прошу у тебя четвертое!
- Что же это?-спросил он.
- Я прошу у тебя самое дорогое, дороже твоих коней, машин и даже дома.
- А дороже у меня ничего нет,- сказал он удивлённо.
- Может, для тебя и не дорого, но для меня очень дорого, а для Бога еще дороже.
- Что же это? Я и для Бога сделаю, что надо.
- Мне нужна жизнь Кольки, - говорю я. - Ты поклялся, что застрелишь его, и семью порежешь! Ты должен простить его сегодня, и больше мне ничего не надо!
- Не-е-ет, только не это! Все три условия бери, но только не это. Я поклялся, я бароном после этого не буду.
И смотрит на других цыган. А они, как пчелы в улье, загудели, зажужжали. Он сам попался в капкан. Если не выполнит моей просьбы, значит, нарушит данное обещание. Если он выполнит мою просьбу, то он тогда не может быть цыганским бароном, потому что он сделает противное тому, чему поклялся. Вот он стоит в таком положении, а Бог его специально в такое положение и поставил. Тогда он говорит:
- Ну, что будем делать? - а они говорят:
- Пусть это будет исключением из наших правил. Разрешаем. Оставайся бароном, коль он тебя так ловко обработал, а это условие выполни.
- Вот видишь, - говорит он, - что твой Бог,- а потом поправляет,- наш Бог сделал даже ради этого!

Видя, что всё хорошо закончилось, я решил перед всем собранием подвести итог и перевести всю славу на Бога.
-Вы меня назвали спасителем, потому что я дал свою кровь. Вы сделали меня чуть ли не памятником. Я вам скажу, хвала лишь только единому Богу. Моя кровь . кровь грешного человека, хотя и спасенного. Кровь Иисуса Христа . это кровь единственного, кто во всей вселенной удостоился быть чистым в своей крови, потому что это Агнец без пятна и порока. Второе . моя кровь только в одной цыганке. Кровь же Иисуса Христа распространяется силою своею на всех цыган и на всех людей. Моя кровь только для её временного пребывания, а кровь Иисуса Христа во все века сильна! . И в таком плане повел евангелизацию, Слава Богу!

И когда я уезжал оттуда, а уезжал я с Ипаном, то он говорит:
- Какой дорогой поедем, дядя Петя, цыганской или вашей русской?
- Да мне все равно. Лишь бы эта дорога вела к одной цели.
- Вот как вы умеете все на Библию перевернуть! Ну, так какой дорогой едем?
- Поедем цыганской, как ты называешь.
Поехали мы цыганской дорогой, которая сокращает тропу, но очень опасная; она идет между оврагов и балок. Через определенное время, нам пересекает дорогу машина. Сразу помигала фарами, видит, что мы не останавливаемся, она пересекла дорогу поперек и стоит. Мы тоже остановились. Оттуда выбегает женщина. Ипан всмотрелся и говорит:
-Это Колькина мать.
Она подбежала и просто рухнула к моим ногам, обхватила их. Я ее поднимаю и говорю:
- Встаньте, что вы делаете? Я же вам не Бог!
Она сжала мои ноги и не выпускает. Целует туфли и говорит:
- Ты мне спас единственного сына.
Ее можно было поднять на ноги только тогда, когда она уже наплакалась. Только там, собственно, я узнал, что Колька был ее единственным сыном. Она давно уже развелась с мужем или его где-то убили, я точно не помню. Я достал Библию и говорю:
- Коля меня просил Библию. Передайте ему её. . И тут же пишу:
Или эта книга удалит тебя от греха, или грех удалит от этой книги. Колюньке от дяди Пети .

Вот такое маленькое свидетельство. Я скажу, что мою книгу надо было писать не только, чтобы прославить Господа, а и для того, чтобы среди читающих пробудить желание проповедовать даже среди тех людей, которые в нашем мировозрении, могут казаться негодными, недостойными Благодати Божьей, недостойными спасения. Мы должны делать это везде, неся добрую весть.

Многим кажется, что этот дикий народ неспособен на добрые чувства, но, оказывается, способен. В Закарпатье, когда каются цыгане, то они раздают все то, что было украдено ими. Я знаю цыгана, который сел на подводу и стал развозить гусей, курей и уток. Он стучал в двери и говорил:
-Хозяйка, выйди на минутку.
Хозяйка выходит, а он спрашивает:
- У тебя пропадала гуска?
- Да. Ага, так это ты своровал?
- Да, я. Но теперь я христианин. Ты возьми у меня четыре гуся.
- Зачем? Мне удивительно, что ты и одного возвращаешь!
- Нет, возьми четырех. А то я тогда в Царство Небесное не попаду. Закхей вчетверо отдавал. Если я не отдам, то не попаду туда. Приходи на наше собрание!
Другой корову гнал, она мычит, а он говорит:
- Мычи, мычи, пускай все знают, что я покаялся!

Когда я смотрю, что Бог пробуждает таких диких людей, как цыгане, и вселяет в их сердца свою истину, то что же мы сегодня так прозябаем?..

Будем же трудиться для нашего Господа, не покладая рук.
Аминь.