С горечью вспоминаю случай из далекого детства, когда я обманул отца. Тогда мне еще не было шести лет. Мы жили недалеко от реки. Как-то раз отец разрешил мне погулять на улице. Я внимательно выслушал все предостережения — не играть с соседским мальчиком Вовой, не ходить на реку, не задерживаться до вечера — и, дав отцу массу обещаний, пулей вылетел за двери. В подъезде я столкнулся именно с тем мальчиком, с которым мне строго-настрого запрещали играть.
— Привет! — закричал он, увидев меня.— Пошли на реку! — И, не давая опомниться, он потянул меня за руку.
Я сначала упирался, но Вова был тем ловким искусителем, которому не составляло труда подобрать ключик к моему сердцу. Я не устоял перед соблазном и поплелся за ним.
Пройдя одну улицу, Вова остановился и начал кричать скверные слова. От одного к другому делу он переходил молниеносно, как будто у него все было продумано заранее.
— Повторяй за мной! — обернувшись, приказал он, не оставляя времени для раздумий. Я, как завороженный, последовал его примеру.
Через минуту мы уже бежали дальше.
— Хочешь конфет? — на ходу выпалил он.
— Хочу! А деньги есть?
— Сделаем!
Мне было интересно, как он будет делать деньги, и, удивленно пожимая плечами, я спросил:
— Как можно их сделать?
— Сейчас увидишь,— и, лукаво подмигнув, он вынул из кармана три копейки.— Видишь, вон сидит нищий. Он слепой. Подойди, брось эту монету, чтоб зазвенело, и быстро хватай другую, побольше, понял?
Я потренировался — получилось, и мы пошли «делать деньги».
Слепой играл на гармошке, вокруг толпились люди.
— Вон, видишь, двадцатник блестит? Живо, чего топчешься, трус?! — властно приказал мой искуситель.
Ноги налились свинцом. «Трус!» — обидно зазвучало в ушах, и я пошел. Бросил три копейки, ловко подхватил двадцать, никто не заметил, и я облегченно вздохнул. Мы купили конфет, разделили поровну, а оставшиеся две копейки я отдал Вове, как старшему.
Домой я пришел вечером. На сердце было тревожно.
— Ну как, сыночек, хорошо погулял? — встретил меня папа.
— Да, папочка.
— А ты плохого ничего не делал?
— Нет,— не поднимая головы, ответил я.
— А с Вовой ты гулял?
— Гулял... Прости, папочка...
— А больше тебе не за что просить прощения?
— Не-е-т.
— Ну, тогда иди сюда. Я расскажу тебе историю об Иосифе.
Папа усадил меня на колени, и его рассказ перенес меня в седую древность. Мне казалось, что я вижу Иосифа, любимого сына Иакова, и так было жалко, что братья его ненавидели... Вдруг, оборвав рассказ на полуслове, отец спросил:
— Сынок, скажи, почему ты шел домой со стороны реки?
Я растерялся от неожиданного вопроса и не нашел что ответить.
— Прости, папочка! — виновато прижавшись к нему, сказал я.
— А может, ты забыл еще о чем-то плохом, за что нужно попросить прощения?
— Нет...— не глядя на отца, протянул я.
— Тогда слушай дальше.
Я опять успокоился. Отец продолжал рассказывать, как Иосифа продали в Египет.
«Вот так братья!» — только подумал я, как вдруг:
— Сынок, а почему от тебя мятными конфетами пахнет?
— Вова угостил
— А ты угостил его чем-нибудь?
— Нет.
— Что ж ты? Вот тебе десять копеек, положи в карман. Когда пойдешь гулять, купи и угости. Только не забудь.
— Не забуду,— отчеканил я, радуясь, что так удачно закончился разговор.
Усевшись поудобнее, я уже не слышал, о чем рассказывал папа. «Только бы он ни о чем больше не спрашивал»,— думал я. Но в самый неожиданный момент он снова остановился:
— Сынок, а ты видел нищего на углу?
— Видел,— еле слышно прошептал я.
— А ты дал ему что-нибудь?
— Нет.
— Нехорошо, сынок, нехорошо! Он слепой, у него, может быть, дома детки голодные. Вот тебе двадцать копеек, когда пойдешь гулять, подашь ему.
Затаив дыхание, я крепко прижался к отцу. Но он быстро снял меня с колен и строго посмотрел в глаза.
— Ты брал у нищего деньги? — еще строже спросил отец, держа мой дрожащий подбородок.
— Па-а-почка, прости-и,— разрыдался я.
— Я тебе простил еще тогда, когда ты, забыв мой наказ, побежал с Вовой к реке. Я простил тебе, когда ты в нерешительности стоял у окон подвала и думал, кричать скверные слова или нет. Я тебе простил, когда ты тренировался поднять монету. Я тебе простил, когда ты ел конфеты. Тебе было сладко, а мне очень горько. Я тебе простил, когда ты, сидя у меня на коленях, все время лгал. Я и сейчас прощаю, но простит ли тебе тот слепой нищий?
Сказав это, он оставил меня и занялся своими делами. Слезы душили меня, я не знал, что делать, а папа не обращал на меня внимания.
— Папочка, давай помолимся...
— Мы не можем молиться, пока тебе не простит нищий,— не оборачиваясь, проговорил отец,— Вот тебе рубль, пойди сейчас же к слепому, попроси у него прощения и скажи: «Я взял у вас двадцать копеек, вот вам рубль двадцать». Не забудь только отдать в руки и говори внятно!
После этих слов мне сразу стало легче. Я стремглав выбежал на улицу. Только бы слепой не ушел! К счастью, он еще сидел. Я запыхался, но старался говорить отчетливо и отдал нищему в пять раз больше украденного. Не знаю, понял ли он меня, но домой я летел как на крыльях, твердо решив никогда никого не обманывать.