Совсем недавно Ваньке исполнилось одиннадцать лет, хотя на вид ему мож­но было дать не больше девяти. Он был маленьким, невзрачным, хрупким и очень худым.
Ванька жил с родителями в Тверской губернии. Но в тот год в их краях был сильный голод и в деревне почти все болели от недоедания, а многие да­же умирали. Вот отец и отправил Вань­ку в Петроград с одним мужиком, который пообещал пристроить мальчишку к знакомому са­пожнику.
Петроград Ваньке не понравился. После чистого дере­венского воздуха, обширных полей и громадного соснового леса, в городе казалось тесно и душно. Небо было какое-то низкое, серое, хмурое. Здесь часто моросил дождь, на ули­цах всегда толпился народ. Ваньке иногда становилось очень тоскливо, жутко и одиноко.
В сапожной мастерской, где Ванька уже третий месяц работал учеником, было не лучше. У подмастерьев, а их было пятеро, он служил на побегушках. То и дело раздавалось: "Ванька, принеси то! Ванька, подай ваксу! Ванька, лети в казенку! Ванька, беги за сапогами!" И он нес ку­рево, подавал ваксу, летел в казенку, таскал сапоги — то есть покорно исполнял все поручения.
Нередко Ваньку били. Чаще всего это делал сам хозяин, со злом бросая в Ваньку то, что было в руке. Был сапог — бросал сапогом, была бутылка — Ваньке попадало бутыл­кой. После этого он болезненно кривил губы и старался уйти из мастерской во двор. Подмастерья только ехидно хихикали, и никто не заступался за избитого, кроме одного старика, долгие годы работавшего на этом месте.
Старый сапожник был добрый, но молчаливый. Он хоро­шо относился не только к Ваньке. Подмастерья уважали его, хотя за глаза отзывались о нем недоброжелательно, называя сектантом и пашковцем. Хозяин мало когда пере­чил старику и, казалось, немного побаивался его.
Однажды, когда хозяина долго не было в мастерской, старик предложил Ваньке поучиться сапожному ремеслу. Ванька с радостью согласился и подсел к старику. А тот, работая, негромко затянул какую-то незнакомую песню. Пел он монотонно и однообразно, даже, можно сказать, плохо, однако сам не замечал этого, потому что был вооду­шевлен содержанием песни.
Подмастерья изредка бросали на него косые взгляды, но молчали.
— Что это ты, дедка, все поешь, а? — не вытерпел Ванька.
Старик вскинул на него серые веселые глаза.
— А что? Не разберешь слова?
— Да...— замялся Ванька.— Чуднó как-то...
— Не чуднó, а чýдно,— поправил старик, добродушно улыбнувшись в усы.— Я Господа славлю. Понял?
Нечто вроде умиления отразилось на бледном, восковом лице Ваньки. Он замигал глазами и почесал за ухом.
— Да как же это так, а? Ведь ты, кажись... нерусский, дедка? Ты не сердись на меня, не обижайся... Я слышал, как говорили тут... Ты, кажись, сектант, да? И вдруг — Госпо­да славишь?! Ведь у тебя и Бога-то нет, говорят,— Ванька озадаченно мотнул головой.
— Эх, Ваня, Ваня...— сапожник ласково потрепал его за волосы.— Совсем ты глупенький еще... Ничего не понима­ешь... Наговорили тебе, а ты и веришь. Эх, ты!..
— Да я-то что...— стал оправдываться Ванька.— Я и не верил, мало ли что говорят... Разве можно такое поду­мать — сектант! Правда?
— Не так ты понял меня, Ваня. Что я сектант — то это на самом деле так.
— Так?! — от удивления Ванька приоткрыл рот.
— Да, это верно тебе сказали, а дальше — все неправда. Будто я в Господа не верю, во Христа, моего Спасителя — так это настоящая ложь!
Старик неторопливо стал рассказывать о Христе. А Ванька сосредоточенно слушал, наблюдая за умелыми, ловкими движениями опытного сапожника.
Вскоре в мастерскую вошел хозяин, и Ванька быстро отскочил в свой угол, а старик без умолку застучал молот­ком и снова запел ту же песню.
После этого разговора старик нравился Ваньке с каждым днем все больше и больше. А седой дедка, как называл его Ванька, тоже полюбил этого застенчивого мальчика.
Вскоре хозяин мастерской взял еще одного паренька в подручные, а Ваньку, по просьбе старика, посадил за работу. Учителем его оказался дедка, который терпеливо обучал Ваньку сапожному ремеслу. Теперь старик мень­ше пел, но больше говорил о любви Божьей, об Иису­се Христе, о Его жизни на земле.
Ванька, не отрываясь от работы, жадно ловил каждое дедкино слово. И хотя он многого не понимал, но когда старик спрашивал: "Ты понял, Ванюша?", Ванька всегда кивал головой.
Сапожнику еще ни разу не пришлось поговорить с Вань­кой без посторонних, которые как-никак, но мешали. Он же хотел побеседовать с Ванькой наедине и часто молился об этом.
Господь скоро ответил на его просьбу. В субботу, когда подмастерья разошлись кто в церковь, кто в баню, кто про­сто в трактир,— старый сапожник остался с Ванькой один на один. Он достал из-под подушки большую потертую книгу в кожаном переплете и, полистав ее, стал читать.
Ванька сидел на лежанке и задумчиво глядел на старика. Как-то приятно было у него на душе. Давно уже Вань­ка не чувствовал себя так хорошо.
Старик шевелил густыми седыми усами, а по временам поднимал голову и что-то шептал.
Ванька понял, что дедка читает Библию. Он знал, что в ней написано о Боге, об Иисусе Христе — Божьем Сыне, о том, как Он жил на земле и что делал. Но никто никогда не читал Ваньке Святое Писание. Старый сапожник много говорил про Библию, но почему-то не читал.
Ванька вспомнил, что в деревне, в церкви, ее читал свя­щенник, отец Федор. Но голос у него был тихий, так что его почти никто не понимал, а дети и подавно.
Очень хотелось Ваньке подойти к старику и расспросить его об этой книге, но он сдерживал себя, потому что дедка выглядел каким-то необычно серьезным.
Однако любопытство победило страх, и Ванька, соскочив с лежанки, на цыпочках приблизился к старику и осторожно присел рядом на сундук.
— А, это ты, Ванюша? Ну, садись! Ванька прижался к сапожнику.
— А что тут, дедка, написано, а?
— Написано много... Всего не расскажешь и за всю жизнь, не только за несколько часов.
— Кто же ее написал? — вырвалось у Ваньки.
— Кто? Как кто? — Бог, конечно! Ну, конечно, через пророков, через Апостолов...
— Прочти что-нибудь, а, дедка!
Старик погладил Библию шершавой рукой и стал водить по строчкам корявым, натруженым пальцем.
— "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас...".
Ванька удивленно поднял на дедку глаза. Он ничего не понял. Старик заметил это и начал объяснять:
— Вот, видишь, Ваня, это слова Господа нашего Иисуса Христа, Который спас нас всех. Спас, чтобы мы не погиб­ли, а могли хорошо, счастливо жить там,— он протянул руку вверх,— получили бы Царство Небесное. Жить хо­рошо на земле, а потом на небе с нашим Господом, сами мы не сможем. Мы, как-никак, а будем грешить. А туда,— сапожник снова показал рукой вверх,— ничто нечистое не войдет, так говорит нам Слово Божье.
Так вот, чтобы хорошо жить на земле, а потом в Царс­тве Небесном, мы должны очиститься от грехов. А как мы можем это сделать? — Только через Иисуса Христа, Который зовет: "Придите ко Мне...". Ведь все мы тружда­ющиеся, все мы грешники.
Вот Христос и призывает всех нас: тебя, меня, хозяина, хозяйку, подмастерьев и всех-всех. Я вот ответил на Божий призыв и теперь спасен. Стал счастливый, даже богатый...
Ванька откровенно усмехнулся.
— Что это ты смеешься? — заметил старик.— Разве не правда?
— Да уж какой ты богач, дедка? Был бы богатым, так тут, поди, не сидел бы...
— Э-э-э, Ваня, Ваня...— протянул дедка.— Есть такая поговорка: "Не все то золото, что блестит". Так и тут.
Настоящее богатство — это не деньги. Богатства земного я не хотел бы иметь. На что оно мне? — Проживу и так. До сих пор Господь заботился обо мне: кормил, поил, одежду давал. Не оставит и дальше,— старик пригладил бороду.— Есть у меня богатство иное, это — мир душевный, чистая совесть, любовь к ближним, отвращение ко греху. Вот бо­гатство, которое я имею и тебе советую приобрести.
— Ну, а если грех большой, Бог простит?
— Конечно, конечно, Ваня! Какой бы ни был грех, Гос­подь простит и очистит совесть.
— И воровство?
Ванька замер. Ему вдруг вспомнилось, как года два на­зад, во время голодной зимы, в одной избе он украдкой взял кусок хлеба и съел его, разделив с сестренкой.
— Конечно! И воровство, и убийство, и что угодно. Старый сапожник тоже вспомнил прошлую жизнь и ре­шил рассказать о своем грехе. В мастерской все об этом знали, и он не хотел, чтобы Ванька услышал эту исто­рию в извращенном виде, что могло бы помешать его обра­щению к Богу.
— Ты спрашиваешь, Ваня, может ли тяжкий грешник спастись? Вот тебе живой пример... Ведь я когда-то был убийцей...
Ванька отшатнулся. В деревне все говорили, что убий­цы — люди пропащие, их надо бояться. И Ваньке вдруг стало жутко.
— А Христос спас меня,— покачал головой старик,— и помог начать новую жизнь. Господь искупил меня... Хо­чешь, я расскажу тебе об этом?
Ванька кивнул.
— Это было лет десять назад,— тяжело вздохнул са­пожник.— Я тогда жил на Кавказе. Нигде не работал, хо­дил по белу свету, пьянствовал, грабежом занимался. Посадят в тюрьму — отсижу, и снова за свое. Страшный я был тогда. Ходил оборванный, грязный и на человека-то мало похож был, словно зверь какой...
Вот один раз я попался. Только взломал кассу, тут меня и накрыли. Повели куда-то под конвоем, а я все пытался сбежать... Ну и предоставилась такая удобная минута. Я — в кусты, думал, что скрылся. Да нет... За мной погоню устроили. Бегу, задыхаюсь, старый ведь уже, а сзади слы­шу — кто-то догоняет. Остановился, смотрю — солда­тик молодой... Бежать мне некуда, а он выстрелил в меня,— и промахнулся. Я подскочил, схватил за дуло и вырвал ружье. А потом прикладом по голове...
Старик замолчал. По его лицу катились крупные слезы. Видно было, что он сильно страдает, вспоминая прошлое.
— Солдатик упал, руки раскинул... Ну, думаю, спасся... Хочу бежать и не могу. Ноги точно свинцом налились. Подбежали тут другие солдаты и забрали меня. После суда сослали на каторгу.
Печально моя жизнь потянулась. На душе стало горько, тоскливо. Спать не мог, есть не хотел, думал, помру. А тут еще убитый стоит перед глазами. Заболел я сильно тогда, и поместили меня в лазарет. Вышел месяца через два, и сразу на свободу, потому что амнистия вышла, помилование...
Пошел я в деревню. Тоска давила страшно. Скучно было, места не находил себе. Посоветовали мне в монастырь пой­ти, помолиться. Пошел я в Киев... Легче нисколько не ста­ло. Иду в один монастырь, иду в другой, и все не помогает. Подался я тогда в Палестину, ходил там с полгода. Вер­нулся наконец снова в Россию, но покоя так и не нашел,— старик вытер вспотевший лоб и, немного помолчав, продол­жил:
— Пришлось мне однажды быть на Кавказе, недалеко от того места, где я совершил свой тяжкий грех. Там я по­пал на евангельское собрание. Слышу, Слово Божье чита­ют, как раз вот этот стих,— старик раскрыл Библию.— "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас". Задумался я тогда. Действительно, мне так не хватает покоя, а Христос может дать его.
Все стали молиться. Склонился и я на колени. И вдруг мне захотелось плакать и просить у Бога прощения. Пока­ялся я тут же в своем грехе, исповедал. Сразу легче стало. Понял я, что Христос меня простил.
А потом я крестился в реке и стал жить по-новому. Приехал в Питер, работать стал, на собрание хожу, мир душевный имею, которого раньше не было. Совесть спо­койна, и убитый уже не беспокоит меня. Видишь, Ваня, какое это счастье — прийти ко Христу?
Наступило молчание. Старик вытирал слезы, а Ванька, подперев голову худыми руками, думал о нелегкой жизни седого дедки.
— А куда ты на собрание ходишь?
— Да тут, недалеко... Каждую среду, пятницу и воскре­сенье бывает.
"Пойти посмотреть?" — мелькнула внезапная мысль, и Ванька повернулся к старику.
— А меня туда пустят?
— Как же! Конечно, пустят, если придешь. Хочешь, пой­дем завтра вечером.
— Хочу...
Один за другим стали возвращаться подмастерья, и Ванька ушел на свою лежанку. Он долго ворочался в по­стели и никак не мог уснуть. Дедкин рассказ не выхо­дил из головы.
Вот настал молитвы час;
С верою принесем
Грех и страх, что мучат нас.
Сложим их пред Христом...
Хор пел этот гимн, когда Ванька с дедкой пришли на собрание. Пели хорошо, мелодично, и тепло становилось на сердце от этой простой христианской песни.
Зал, а вернее сказать, большая веранда, был переполнен слушателями. Горело около десятка ламп. Было светло и уютно.
Ванька с любопытством оглядывался, рассматривая при­сутствующих и скромную обстановку. Скамейки здесь бы­ли выкрашены в темно-красный цвет, на стенах висели какие-то тексты. Впереди стояла кафедра, а рядом — фис­гармония.
Хор кончил петь, и на кафедру поднялся уже не молодой проповедник.
— "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас",— прочитал он знакомый Ваньке стих.
Проповедь была короткой, но глубоко запала в сердце Ваньки. Он слушал с жадностью, и какое-то умиление на­полнило его сердце. Вспомнилась деревня, мать, сестрен­ка... Хорошо стало на душе. Забылась мастерская, пьяный хозяин, сердитые подмастерья...
После проповеди снова запел хор. Ванька вытянул шею и сжал губы, прислушиваясь. Он любил пение.
Грешники, к Христу придите,
Час спасенья возвещен...
Во время пения Ваньке вдруг стало грустно. Радостное чувство исчезло, захотелось плакать. Какой-то комок под­ступил к горлу и сдавил дыхание. Еще минута, и Ванька разрыдался бы. Но он закусил губу и прижался к старику.
Следующую проповедь Ванька уже почти не слышал. Он все еще размышлял о первой.
— Что, Ваня, спать хочешь? — шепнул старик, увидев Ванькины полузакрытые глаза.
— Нет... Хорошо тут, дедка!
Сапожник ласково погладил Ваньку по голове.
Кончилась вторая проповедь, и все склонились на мо­литву. Ванька, по примеру дедки, тоже опустился на колени и стал прислушиваться. Молились многие. Почти все бла­годарили за спасение, за счастье, дарованное Христом. По просьбе одной женщины, молились о ее муже, лежащем в больнице. Молился и старый сапожник.
"Как просто! — восхищался Ванька.— Как все просто!.."
Молитва кончилась. Еще раз спел хор, и все стали рас­ходиться. Старик долго прощался со своими знакомыми, кивал головой, пожимал руку и наконец вышел на улицу. Они быстро зашагали домой.
С тех пор жизнь Ваньки изменилась. Он, вместе с дед­кой, стал постоянно посещать собрания по средам, пятни­цам и воскресеньям. Хозяйка вначале не хотела пускать его, но старик как-то так все уладил, что она разрешила.
Скоро Ванька научился петь и во время собрания часто подпевал хористам. По воскресеньям он ходил в вос­кресную школу и, хотя не умел ни читать, ни писать,— был одним из лучших учеников. Проповеди он слушал внима­тельно и в понедельник всегда просил дедку прочитать те стихи, которые слышал в воскресенье.
Работать в мастерской стало легче. Хозяин пьянствовал по-прежнему, но теперь днем он где-то пропадал и прихо­дил поздно ночью, когда все уже спали.
Привык Ванька также каждое утро и вечер молиться. Этому его научил дедка, который говорил, что если утром помолиться, то день пройдет хорошо. И Ванька поступал по его совету.
Так Ванька приближался к Богу.
Как-то раз, на занятиях воскресной школы, учитель рас­сказывал о страданиях Христа на Голгофском кресте и говорил, что нужно покаяться и верой принять спасение, которое совершал Иисус Христос.
Одним из первых молился Ванька и, сокрушаясь о сво­их грехах, просил у Бога прощения. После этого у него словно гора с плеч свалилась — на сердце стало легко, тихо и радостно. А учитель крепко пожал ему руку и спросил:
— Значит, ты Иисуса любишь и хочешь служить Ему?
— Да,— твердо ответил Ванька.
Домой он вернулся довольный и счастливый. А на сле­дующий день пристал к старому сапожнику с просьбой научить его читать. Тот пообещал, и скоро Ванька, после кропотливых, усердных занятий, по слогам читал дедкину Библию.
Учитель воскресной школы, узнав, что Ванька выучился читать, подарил ему Евангелие.
Собрания и воскресная школа скрашивали тяжелую и вредную для здоровья работу в мастерской. И если бы Ваньку спросили: "Ну, как тебе живется?", он, не задумы­ваясь, ответил бы: "Хорошо!".
Пришлось однажды Ваньке побывать еще и на детском празднике. Сколько ребятишек съехалось сюда с разных концов города! Они пели песни, рассказывали стихотворе­ния, отвечали на вопросы. Потом их всех угощали чаем, пирожками, сладостями...
Этот день надолго остался в памяти Ваньки. И часто, во время работы, в мыслях звучали и песни, и рассказы, и стихи. А за воспоминаниями и время летело быстрее.
Ванька был доволен своей жизнью. Что будет после — его не интересовало: благо, что сейчас хорошо. Только ча­сто беспокоила боль в груди и иногда внутри все ныло и горело. В такие минуты Ванька вставал на колени и долго молился. Боль после этого стихала.
Так жил Ванька.
К осени все переменилось. Старый сапожник неожиданно засобирался на родину. Ваньке он обещал вернуться месяца через два. Он попрощался с хозяином и хозяйкой, попросил не обижать Ваньку и уехал.
А Ванька целый день безутешно рыдал, посматривая в ту сторону, где раньше работал старик. Но вскоре его место заняли — хозяин взял нового сапожника. Это был молодой человек, с длинными черными волосами и большим горбатым носом. Ваньке он почему-то не понравился, да и под­мастерья кидали на него косые, недружелюбные взгляды.
Жить Ваньке стало хуже. На собрание теперь его не пус­кали. Приходилось проводить вечера в душной мастерской, слушая ругань подмастерьев и ворчание пьяного хозяина. По воскресеньям его заставляли караулить квартиру, так как подмастерья расходились, кто куда, а хозяева куда-то уезжали на целый день.
В такие дни Ванька читал Евангелие и молился. В мо­литве все его просьбы сводились к одному: скорее бы при­ехал дедка и чтобы его отпускали на собрание.
Но желания его почему-то не сбывались: дедка не воз­вращался и Ваньку никуда не пускали. Скоро хозяин, к ве­ликому сожалению Ваньки, переменил квартиру. С тех пор жить стало еще хуже. Теперь уже о собраниях и думать было нечего — с новой квартиры он не мог найти дорогу к молитвенному дому.
Теперь Ванька не знал, о чем молиться. Он только горь­ко плакал, пытаясь понять, почему же все так произошло. Но беда никогда не приходит одна. Скоро Ванька стал хворать, простудившись на сквозняке. Он все чаще думал о собрании и мечтал хотя бы раз побывать там.
Бог услышал его просьбу — и желание исполнилось. Как-то раз в среду, часов в пять вечера, хозяйка позвала Ваньку и, рассказав, как добраться на ту улицу, где они раньше жили, велела отвезти сапоги.
Ванька был счастлив. Правда, у него в этот день сильно болело в груди, но он радовался, что сможет зайти на со­брание. Конечно, не надолго, всего на полчаса, но и этого достаточно.
Он весело вышел из дому и сел в конку (городская железная дорога, по которой лошади возят вагоны, наподобие трамвая), представляя, что скоро попадет на собрание.
Отдав сапоги, Ванька побежал к молитвенному дому. Было очень холодно, лил дождь, дул сильный ветер. Но Ванька, издали заметив светящиеся окна молитвенного дома, прибавил шагу. Он почти с разгону вбежал по малень­кой лестнице на веранду и сел на свободное место.
Сколько знакомых лиц! Вон старушка, которая всегда приходит с внучкой за полчаса до начала собрания. А вон старый чиновник, который всегда так приветливо здоро­вался с Ванькой. Учитель воскресной школы тоже здесь, он играет на фисгармонии...
Ванька перевел дыхание и стал слушать. Но, как ни странно, он снова услышал знакомые слова: "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас..." Ванька незаметно перенесся думами в прошлое.
Полгода назад он слышал эти же слова. Тогда был фев­раль, а теперь уже осень. Ванька вспомнил о старом сапож­нике, о счастливой жизни с ним. Как хорошо было тогда и как худо сейчас!.. На глаза навернулись слезы, и Ванька опустил голову.
Нужно было уже уходить, но Ванька сидел, хорошо зная, что ему крепко попадет за это. После проповеди пел хор. Ванька тоже хотел петь, но не смог — сильно болело в груди и душили слезы.
Через час богослужение кончилось. Ванька вышел на улицу. Дождь по-прежнему лил как из ведра, было тем­но и холодно. Ванька побежал, но скоро остановился — не хватало воздуха, грудь горела как в огне. "Господи, что же мне делать?" — подумал он и снова побежал. Насквозь промокший, озябший, он дрожал как в лихорадке, меч­тая скорее оказаться дома.
В конку Ваньку не пустили, потому что у него было всего пять копеек. Пришлось лезть наверх, где даже крыши над головой не было. Там стало еще холоднее. Кое-как он доехал до нужной остановки и, шатаясь, побрел домой.
Хозяйка встретила его в дверях. Грозно размахивая руками, она неистово закричала:
— Ты где бродил, негодный мальчишка?
— На собрании был,— чуть слышно прошептал Ванька и застонал, хватаясь за грудь.
Хозяйка была пьяна и, не расслышав Ванькиных слов, наотмашь ударила его в лицо.
— Иди к хозяину! — крикнула она. Хозяин тоже был пьян и встретил своего ученика звер­ским взглядом.
— Ты что это у меня?! А? — напустился он на вошед­шего и ударил кулаком по столу.— Я тебя спрашиваю, где бродишь? Поди сюда!
Ванька молча подошел.
— Вон отсюда! — прохрипел хозяин страшным голо­сом.— Чтоб ноги твоей тут не было! У-у-у!..
В пьяном угаре он сильно ударил Ваньку в больную грудь. Тот застонал, как раненый, вскрикнул и, сопровож­даемый раскатистым смехом, выскочил в сени.
А на улице по-прежнему лил дождь. Было холодно, про­тивный осенний ветер пронизывал насквозь. Ванька шел и плакал, время от времени хватаясь за грудь. Там что-то ныло и горело. Сильно хотелось пить.
Ванька подошел к водосточной трубе. Наполнив пригор­шни дождевой водой, он утолил жажду и долго стоял в раз­думье: "Что делать? Куда идти?" В конце концов решил пристроиться где-нибудь во дворе. Везде было мокро. Ванька подошел к дровам, присел на поленницу и горько заплакал...
Из какого-то окна послышался детский плач. Там сразу стали успокаивать ребенка.
"Счастливый!" — с завистью вздохнул Ванька, вспом­нив свое детство. Мать тоже любила его, так же жалела и утешала.
Ванька проглотил горький комок, подступивший к горлу, и решил думать о собрании. Потом стал молиться и неза­метно уснул.
Проснулся Ванька очень рано, едва рассвело. Дождь уже перестал, но было сильно холодно. Грудь болела сильнее, чем вчера, голова кружилась. Насилу переставляя ноги, Ванька поплелся к флигелю, где они жили, и встретился с новым сапожником, который тоже не ночевал дома.
— Ты куда? — остановил он его.
— Домой,— сипло ответил Ванька.
— Где же ты ночь-то провел? Ванька рассказал ему свое горе.
— Негодяи! — вознегодовал сапожник и сердито пнул входную дверь.
Однако она была закрыта и им долго пришлось ждать, пока заспанный хозяин отодвинул щеколду. Увидев Вань­ку, он замахнулся на него.
— Тише! — поймал его руку сапожник, и Ваньку на этот раз не побили.
Прошмыгнув в свой угол, он притих и, согревшись, неза­метно уснул.
Но долго спать не пришлось.
— А ну-ка, вставай скорее! — разбудила хозяйка.
У Ваньки сильно болела голова, перед глазами плавали какие-то зеленые круги, все тело ныло. Но нужно было вставать, потому что полупьяная хозяйка нетерпеливо топталась рядом, ожидая, когда он поднимется.
— Беги скорее в казенку, принеси водки! У хозяина го­лова болит, похмелиться нужно,— скомандовала она.— Да живо, смотри, чтобы одна нога — там, другая — здесь!
Ванька стрелой вылетел в сени. Через несколько минут он уже исполнил приказание. Затем ему велели отнести заказ. "Это лучше, чем дома сидеть",— мысленно согла­сился он.
И хотя на улице моросил дождь, Ваньке уже не было холодно. Напротив, когда внутри все горело, находиться на улице было лучше. Он даже снял шапку, чтобы освежить голову.
Заказ Ванька отдал и, еле переставляя ноги, уныло по­брел домой. Мысли путались, все было, как в тумане. Стук телег и пролеток больно отдавался в ушах. Ваньке казалось, будто какие-то канаты вытягивают из него силу.
Так Ванька маялся несколько дней. Хозяйка не верила, что он болен, и злобно передразнивала:
— Болен? Ах, болен! У-у-ух лодырь. Ванька отмалчивался и больше никому не жаловался. Но сил надолго не хватило — однажды он споткнулся и упал на пороге. Хозяйка перетащила его в угол и забыла о нем. Целый день Ванька не приходил в себя. Другой день прошел так же. Потом стало немного лучше и Ванька по­просил пить. Новый сапожник оказался сострадательным и решил вызвать доктора за свой счет: он видел, что хозя­евам все равно — выживет Ванька или нет.
Молодой доктор внимательно осмотрел больного.
— Да-а-а,— протянул он, поднимаясь,— при таком воз­духе немудрено и чахотку схватить. Слабая грудь у па­ренька, а работа нелегкая. Все согнувшись да согнувшись...
Он прописал лекарство и посоветовал положить Ваньку в больницу.
— Там воздух чище, да и врач постоянно,— сказал он, собираясь уходить,— пожалуй, и поправится мальчик...
— За визит,— протянул деньги сапожник. Но доктор отстранил его руку и, покачав головой, скрылся в дверях.
Благодаря стараниям сапожника, Ваньку через три дня поместили в больницу. Как хорошо было там после темной, душной мастерской: светло, тихо, свежий воздух! Больные лежали в чистых халатах, а сиделки казались такими доб­рыми и ласковыми!
Ванька чувствовал себя неплохо и с удовольствием наблюдал за окружающими. Некоторые больные спокойно лежали, заложив руки за голову, другие спали, а кое-кто читал книги. Но были и такие, которые страдали от силь­ных болей.
К вечеру Ваньке вдруг стало худо. Он бредил, метался в жару.
И только через неделю ему стало лучше, он пришел в се­бя. Осмотревшись, Ванька увидел незнакомых больных и догадался, что его перевели в другую палату. Он обратил внимание, что здесь все как-то странно кашляют.
Справа от него лежал какой-то старик. Он тяжело ды­шал и смотрел в потолок мутными глазами. Слева лежал больной помоложе. Худой, со впалыми щеками и усталыми, черными глазами, он угрюмо теребил ворот рубашки и натруженно кашлял. Ванька хотел было с ним познакомиться, но больной не изъявлял на это особого желания и по-преж­нему лежал молча.
В это время в палату вошла высокая, толстая женщина, одетая в белый балахон. Она внимательно осмотрела Вань­ку и стала что-то записывать в большую потрепанную книгу. Потом она подошла к соседу.
— Что? Скоро конец будет? — злобно процедил он, не сводя с нее болезненно блестящих глаз.
— Какие глупости! — ответила женщина, подходя к другому.
Мужчина недовольно крякнул.
— Это кто? Хозяйка? — поинтересовался Ванька.
— Нет. Докторша...
— А... А что у вас болит?
Больной сердито посмотрел на Ваньку и резко бросил:
— Чахотка.
— Это какая такая болезнь?
— Ну... В груди болит...
Ванька вспомнил, что у него тоже болит грудь.
— Это что же, все тут такие больные?
— Все.
— А скоро тут вылечат?
— Да, братец мой, скоро... Навсегда вылечат, и хворать потом не будешь,— раздраженно буркнул больной.
Так слово за слово и разговорился Ванька с ним. Боль­ной оказался рабочим механического завода. Болел чахот­кой и, как видно, ожидал смерти. Поэтому он и был таким сердитым и недовольным.
Все у него было плохо: и больница, и доктор, и сиделки... Ему не нравилось, когда Ванька что-либо хвалил. Ванька хвалил больницу — он бранил ее. Ванька хвалил сиделок — он называл их лентяйками. Ваньке нравился доктор,— а по его мнению, ему зря платили деньги. Ванька говорил ему о Боге — он же называл религию выдумкой, Евангелие — устарелой книгой, которую только и можно читать бога­тым, старикам и старушкам.
— Вон, церквей понастроили столько...— возмущался он.— А к чему, спрашивается? — Ни к чему! Рабочий сильно закашлялся.
— Так ведь я про Бога вам говорю, а не про церковь,— несмело возразил Ванька.
— Да и Бог тоже...
Ванька понял, что рабочий нисколько не верит в Бога, и от этого ему стало грустно. "Почему же он не верит? Ведь Бог-то есть!",— удивлялся Ванька и, повернувшись к рабочему, снова начал разговаривать с ним.
Уже две недели пролежал Ванька в больнице. Здоровье, как ему казалось, начало улучшаться, боль в груди стих­ла. Каждый день он разговаривал с рабочим о Слове Божьем. Наконец его слова подействовали — рабочий попро­сил Евангелие. Когда ему принесли книгу, он сказал:
— Вот, Ванька, Евангелие. Читать умеешь? Найди-ка что-нибудь, да почитай!
Ванька раскрыл книгу и прочитал свой любимый стих:
"Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас".
Он стал читать дальше, но рабочий вдруг остановил его.
— Знаешь что, этак я мало пойму. Начни-ка сначала, а то дай, я лучше сам почитаю.
Ванька обрадовался: рабочий почитает Евангелие, тоже покается, станет ходить на собрание, не будет таким серди­тым, а сделается хорошим, как дедка. И дедка тоже будет доволен, что Ванька в больнице не напрасно лежал.
Так думал Ванька, глядя на бледные лица больных. Ра­бочий читал Евангелие и изредка делал пометки каран­дашом. Ванька надеялся, что он скоро отложит книгу и можно будет поговорить с ним. Но рабочий так увлекся, что не обращал на него никакого внимания. Ванька ждал, ждал и заснул.
Проснулся он вечером, когда разносили ужин, и сразу же поглядел на рабочего. Тот, нахмурившись, читал уже Еван­гелие Иоанна и ожесточенно подчеркивал некоторые стихи. "Что он так сердится? Ведь Евангелие Иоанна — такое хорошее, а он чем-то недоволен",— удивлялся Ванька.
— Вставай кушать, детка,— сиделка подала Ваньке суп.
Он взял ложку и, поудобнее устроившись, стал хлебать. Рабочий, отложив Евангелие, тоже принялся за еду. Лицо его было серьезное, суровое и по-прежнему угрюмое. Вань­ке показалось даже, что у соседа дрожат руки.
Ужин кончился. Рабочий лег, и Ванька, внимательно следивший за ним, решился заговорить.
— Ну как, понравилось вам Евангелие?
Рабочий посмотрел на него исподлобья и, ничего не ска­зав, отвернулся.
"Почему он такой сердитый? — думал Ванька.— Ведь читая Библию, люди лучше делаются, а он — какой был, такой и остался. Даже Слово Божье его не касается!"
Но Ванька глубоко ошибался. Слово Божье подействова­ло на рабочего и о многом напомнило ему. В памяти всплыло детство, мать, сестра... Где они теперь?
Рабочий вспомнил, как в детстве мать учила его молить­ся, и многое другое вспомнилось, от чего сердце мучитель­но заныло. Хотелось плакать и молиться, но слез не было, мысли путались, а уста не размыкались...
"Попросить Ваньку, что ли? — мелькнула мысль, но рабочему стало совестно и он отогнал ее. Он даже рассме­ялся, но смех был какой-то горький, неестественный.— Да... все равно, Бог есть,— вздохнул он.— Но поверить в Него мне почему-то трудно..."
Долго мучился рабочий, пытаясь умом усвоить прочи­танное. Вечером выключили яркий свет, и по палате раз­лился мягкий зеленоватый полумрак. Где-то, под самым потолком, горела ночная лампочка.
Рабочему не спалось. Он все думал, думал, но теперь уже о Христе. Мысленно он представил себе Сына Божьего — такого доброго, милостивого. Вот Иисус стоит вдали и смотрит на него. Взгляд ласковый, кроткий, а смотрит так пристально, так внимательно. Рабочему трудно переносить этот мягкий и почему-то грустный взгляд. Ему вдруг стало неловко и даже стыд­но. Ведь он уже почти прожил жизнь и совсем не служил Богу! А Христос почему-то не упрекает его, не сердится, не отворачивается от него.
Незаметно рабочий уснул, и приснился ему необычный сон. Как будто на самом краю какого-то оврага стоит Хри­стос. Вот Он наклоняется, спускается в овраг и через неко­торое время выводит оттуда какого-то человека — гряз­ного, в лохмотьях. Неужели Христос спускался в овраг ради этого оборванца, быть может, вора или даже убийцы?
Рабочий чувствует на себе взгляд Христа, от которого ему становится горько и стыдно. Он хочет что-то сказать в оправдание, но не может; хочет закричать, но вместо кри­ка вырывается стон. Но Христос и это слышит. Он спешит к нему навстречу и как будто говорит: "Сделай шаг, только один шаг, и будешь спасен. Приди ко Мне! Я сделал все, что нужно для твоего спасения". Рабочий делает шаг, и Хри­стос берет его за руку...
Тут рабочий проснулся и приподнялся на локтях.
— Нервы наверное,— вздохнул он, выпил лекарство и снова лег.
На другой день рабочий проснулся рано и сразу же при­нялся читать Евангелие. Сегодня совсем по-другому он воспринимал Божественные истины. Через всю книгу тянулось слово "приди!", и ему казалось, что он слышит нежный голос Христа, призывающего его. "Как хорошо! — облег­ченно вздохнул он.— Но как прийти к Нему?" Долго ду­мал рабочий и решил посоветоваться с Ванькой.
— Ваня! — позвал он. Тот живо обернулся.
— Расскажи-ка про свое обращение! Как ты пришел к Богу?
Ванька понял, что рабочий неспроста спрашивает об этом, и снова повторил то, что знал от дедки и пережил сам.
— Значит, чтобы прийти ко Христу, надо о Нем слышать и долго подготавливаться? — рабочий недовольно нахму­рил брови.
— Нисколько! — горячо возразил Ванька.— Можно и сразу.
— Я бы хотел прийти ко Христу, да не знаю, как сде­лать это...
Лицо Ваньки засветилось радостью.
— Это очень просто и легко. Вы должны встать на коле­ни и раскаяться в своих грехах.
— Покаяться? — рабочий закашлялся.— Это не так-то легко... Я очень грешен, даже все грехи вспомнить не могу. Столько нагрешил...
Ванька задумался.
— Все равно, встаньте на колени и скажите: "Господи! Я очень большой грешник, такой, что даже забыл все свои грехи. Прости меня и прими к Себе",— с жаром убеждал Ванька.
— Послушай, Ваня,— остановил его больной.— Я слабо верю, даже почти не верю в это. Не знаю, как и быть...
— Ну и что же! И так можно! Скажите Богу, что вы не верите, не можете верить, и Всемогущий Господь поймет вас и даст прощение,— уговаривал Ванька.
— Ну, а молиться надо обязательно на коленях?
— Конечно! Но если вы не можете, пожалуй, и лежа можно.
Рабочий колебался. Встать на колени? — Стыдно... Предложил бы ему это кто-нибудь года два назад, так он назвал бы того сумасшедшим, а теперь...
— Ты, Ванька, говоришь молиться? Трудно мне молить­ся. Знаешь, ведь лет двадцать я о Боге не вспоминал ни разу. А сейчас так тяжело...— откровенно признался он, задыхаясь от кашля.
— Давайте я о вас помолюсь, а вы читайте Евангелие,— Ванька вопросительно поднял на него глаза.— Я знаю, что вы скоро покаетесь, поверите в Бога.
— Когда помолишься?
— Прямо сейчас! Подождите, я встану на колени,— он выскочил из-под серого одеяла и опустился на холодный пол.— Господи! Помоги этому больному, который лежит рядом со мной. Дай ему поверить в Тебя! Сделай это, пожалуйста, Господи! Он хочет прийти к Тебе, но не мо­жет, потому что не верит в Тебя, помоги ему! Аминь.
— Аминь! — чуть слышно повторил рабочий. Ванька юркнул в постель и накрылся одеялом. А рабо­чий задумчиво глядел в потолок.
После этого разговора Ванька каждый день молился о покаянии соседа по койке. А тот совсем перестал раз­говаривать с Ванькой, только читал Евангелие.
Иногда рабочий лежал с открытыми глазами, уста­вившись в потолок, и если в это время его кто-то окликал, он как будто не слышал... Но вдруг ему стало хуже. Он уже не мог читать и лежал, хватаясь за грудь. Всем было ясно, что этот человек живет последние дни.
"Надо прийти ко Христу, пора покаяться",— твердила совесть, и рабочий рад был поверить в Иисуса Христа, но не мог, и от этого сильно страдал. "А вдруг я сейчас помру,— думал он, и ему становилось невыразимо страшно.— О, если бы несколько дней назад я не постыдился и встал на колени!.. Боже мой, о Боже мой! Прости меня!"
Но от этого на душе не становилось легче. "Надо пока­яться..." — вспомнил он слова Ваньки и тяжело вздохнул.
Перед глазами рабочего в одно мгновение промелькнула юность, и чей-то строгий голос стал обвинять его в том, что он покинул голодающую мать, а сам, полный здоровья и сил, безумно тратил свои деньги на пирушки и развлече­ния. Вспомнил рабочий, сколько домов ограбил, оставив людей без пропитания и одежды. А сколько людей убил... И хотя это было на войне, все равно, он — человекоубийца.
Рабочий корчился от боли, пытался оправдаться, возра­зить, но совесть неумолчно твердила свое, осуждая за бес­цельно прожитые годы.
"О, как много я служил сатане...— стал сокрушаться рабочий. — Если бы вот так усердно служить Христу... Сколько пользы, сколько доброго, хорошего можно было бы сделать за это время... Господи! Я не знал... Господи, прости! Скажи, чем мне искупить мой грех?" И тут вспом­нились ему прочитанные слова: "Кровь Иисуса Христа, Сына Божьего, очищает от всякого греха".
Рабочий мысленно воззвал к Богу, умоляя о проще­нии и очищении от всех, сделанных грехов. После молитвы ему стало лучше, спокойнее на душе. Он хотел поделить­ся своими переживаниями с Ванькой, но тот безмятежно спал. Да и все больные уже спали. Рабочий отвернулся к стене и стал вспоминать, что он читал в Евангелии.
...А Ваньке приснился его любимый дедка. Приятно Ваньке стало, радостно. Он как будто рассказывает дед­ке, что лежит в больнице и одному рабочему свидетель­ствует о Христе.
"Знаю, знаю,— как будто отвечает дедка.— Ты ведь у меня умник..."
И тут сквозь сон Ванька услышал, что его кто-то зовет.
— Ваня! Ваня!
Ванька заворочался, силясь открыть глаза.
— Ваня! — раздалось еще громче, и он проснулся. Его звал умирающий рабочий.
— Что вам? — приподнялся Ванька.
— Ваня!.. Подь сюда... Поближе... Ванька соскочил с постели.
— Вот так, Ваня... Прощай... Дай я тебя поцелую... Спа­сибо... Придет завтра мать. Ванька с ужасом глянул на говорящего.
— Я ей писал... Попроси, чтобы... она простила... И Ва­рю, сестру... Скажи...— он мутными глазами посмотрел на Ваньку.— Скажи... что я... каюсь... во всем...
Рабочий замолчал. Пауза длилась довольно долго, и Ваньке показалось, что тот уже умер. Но больной снова заговорил слабым голосом:
— Скажи им... что я... умер христианином... У Ваньки вдруг закружилась голова, в глазах потемнело, и он упал на свою постель.
Очнулся Ванька, когда палата уже была залита ярким солнцем. Больные пили чай. Ванька тут же повернулся к столу и увидел, что рабочего на койке нет.
— Где же тот больной? — спросил Ванька сиделку, ука­зывая глазами в сторону пустой кровати.
— Где?.. Ночью скончался...
— Скончался?! — как эхо повторил Ванька.
Тут ему вспомнилась прошедшая ночь. Рабочий говорил, что умирает христианином. Это хорошо. Значит, он ушел на небо, к Господу.
Ванька вспомнил просьбу рабочего и стал дожидаться, когда придут родственники.
Скоро часы пробили три. В палату стали заходить посе­тители. Ванька внимательно осматривал каждого. Вот во­шла старушка с девушкой и о чем-то спросила сиделку. Та подвела их к Ванькиной кровати.
— Вот этот мальчик,— поставила она стул для пожилой женщины.
— Как тебя зовут?
— Ваня.
— Это про тебя писал мой сын?
Ванька смотрел на них немигающими глазами и кивал головой.
— Расскажи нам, как умирал больной, который лежал рядом с тобой. Что он говорил?
— Вы, наверное, его мать, а это сестра? — догадался Ванька.— Он велел передать...
— Когда он умер? — перебила его девушка.
— Сегодня ночью...
Ванька подробно рассказал о смерти рабочего. Через час старушка с дочерью ушли, оставив Ваньке рубль и десяток апельсинов.
После смерти рабочего Ванька очень быстро стал терять силы. Скоро он уже не мог подниматься, и сиделке при­шлось его кормить. Он понял, что настало время и ему умирать и часто думал об этом.
Один раз Ванька подозвал знакомого уже доктора и ос­лабевшим голосом спросил:
— Скажите, я скоро помру?
— Что ты говоришь, детка? Еще играть и бегать будешь, а ты умирать собрался! Нехорошо...— доктор потрепала Ваньку по худой, впалой щеке.— Ложись-ка спать. Так будет лучше.
Она ушла, а Ванька, тяжело вздохнув, решил последо­вать ее совету.
В три часа, когда стали приходить посетители, Ваньку разбудили:
— Вставай, Ваня! Хватит спать... Вон, гость сидит... Ванька открыл глаза.
— Дедка! — вскрикнул он, целуя наклонившегося к нему старого сапожника.
— Бедный, ни отца, ни матери...— пожалела Ваньку си­делка.— Ласки-то давно не видывал.
Она отвернулась — жалко было смотреть на бедного малого. Ванька им нравился: он всегда спокойно и терпе­ливо переносил боль, не сердился и не капризничал, как другие.
Наконец старик освободился от Ванькиных объятий и вытер глаза большим носовым платком. А Ванька не мог понять, почему его любимый дедка плачет? — Радоваться ведь надо!
Старый сапожник подробно расспрашивал Ваньку обо всем: как он заболел, как попал в больницу, как сейчас чувствует себя.
Ванька рассказывал, ничего не скрывая, а старик выти­рал слезы и целовал его худую руку.
— Дедка, знаешь, я скоро помру,— будто что-то вспом­нив, просто сказал Ванька.— Но мне не страшно помирать.
— Почему, Ванюша?
— Я знаю, что мне там будет лучше. Там Иисус Христос ждет меня...
— Да, Ваня, ты правду сказал, не надо бояться смерти...
— Только мне тебя жаль, дедка...
— Ничего, Ванюша, я тоже скоро пойду туда. Встретим­ся там, у Иисуса!
Они замолчали. Старика душили слезы, и он не мог скрыть их. Ванька нежно гладил шершавую руку любимого дедки и радовался, что на небе снова увидит его.
— Дедка, а дедка! — словно очнулся Ванька.
— Что, Ванюша?
— Вот я никак не могу понять — почему у меня жизнь такая трудная? Ведь Иисус меня любит...
— Верно, так нужно,— утешал Ваньку старый сапож­ник.— В Библии написано: "Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои". Бог знает, для чего допускает все. Не надо только обижаться.
— Да я не обижаюсь, дедка, не обижаюсь...
На прощанье старик горячо поцеловал Ваньку и, выти­рая слезы, вышел из палаты.
А Ванька снова остался один и предался воспоминани­ям. Недолгую прожил он жизнь, но трудную, и все же он счастлив, потому что Христос скоро возьмет его к Себе, а там — хорошо. Там никто никогда не болеет, не страдает. На небе будет очень хорошо, потому что там царствует Бог и Ванькин Спаситель.
Приятно стало на душе у Ваньки. Он решил помолиться и уснуть. Но во время молитвы он тихо вздохнул и как-то неестественно вытянулся...
Ванька умер. Умер, чтобы встретиться на небе с люби­мым Иисусом...