Трудные дни и месяцы учебы обычно кончались прекрасно: наступало жар­кое лето и долгожданные каникулы. Мы с братом сразу же отправлялись к бабушке на дачу, мечтая о том, что­бы лето никогда не кончалось. Расположенную неподалеку от дачи усадьбу все называли ивовым двором, потому что вокруг нее были густые ивовые заросли. Ветви деревьев, переплетаясь, образовали живую изгородь, вдоль которой весело журчал родник.
Бабушка часто посылала нас за чем-нибудь на ивовый двор, и мы любили бегать туда.
Хозяин этого двора, слепой дядя Федор, плел корзины из ивовых прутьев и любил рассказывать разные истории. Его жену все звали мама Дора. Она выполняла всю домаш­нюю работу и всегда угощала нас вкусным хлебом, на­мазанным маслом и медом. У них было три взрослых сына, но они жили отдельно.
Здесь всегда было чисто и уютно. На веранде в горш­ках росло много цветов. Все выглядело как-то по-празд­ничному красиво.
— Отец, встречай гостей! — приветливо улыбалась ма­ма Дора, когда мы заходили в дом.
Старый Федор откладывал работу и с любовью прижи­мал нас к себе, ласково гладя по голове. Потом он подходил к столу, брал небольшую деревянную чашку с хлебными крошками, семечками и измельченными орехами и сыпал на пол. Открыв окно, он тихо свистел, и в комнату тотчас залетали две-три птички и начинали клевать крошки. А еще дядя Федор брал горсть крошек и шел к окну. Птицы без боязни садились на ладонь и продолжали клевать. Ког­да они все съедали, дядя легким движением руки отправлял их на волю.
Мы смотрели на старого Федора, как на волшебника. Ведь сколько мы ни пытались, нам никогда не удавалось приманить ни одной птички!
— Дедушка Федор, отчего вы ослепли? — осмелился я спросить однажды.
Воцарилась тишина. Я испугался, что любопытством причинил боль доброму старичку. Но он улыбнулся, погла­дил бороду и неторопливо начал рассказывать:
— В семье я был самым младшим. Все дети были гораздо старше меня: на восемь, десять и пятнадцать лет. Родители любили меня и редко наказывали, поэтому я рос избалован­ным и своевольным.
Я был здоровым, сильным, хорошо лазил по деревьям, но почти никогда не слушал своих родителей, часто убегал из дому в лес или в поле. В школе учился я плохо, писал некрасиво, никак не мог выучить таблицу умножения, да и читал с трудом.
Учитель не раз жаловался на меня отцу, но тот гор­дился своим "маленьким силачом" и говорил: "Дайте ему побаловаться! Придет время, он исправится, все будет хорошо".
Мне нравились такие рассуждения. Я думал: "Если отец меня защищает, то зачем мучить себя: учиться чисто писать и хорошо считать?! Пахать, сеять, за скотиной ухаживать — я смогу и без учения..."
Мать каждый вечер со слезами молилась обо мне Богу, чтобы я стал прилежным и послушным. Иногда, после та­ких молитв, у меня появлялось желание исправиться, но утром все мои хорошие намерения куда-то исчезали.
Несмотря на все просьбы матери, Бог не мог меня изме­нить, потому что я не хотел этого.
Как-то летом я был в саду вместе с друзьями и видел, как черные дрозды клевали нашу вишню.
"Возьму ружье и убью их — будут знать, как клевать чужие вишни!" — разозлился я.
Вечером, укладываясь спать, я заявил:
— Завтра я перестреляю этих воришек, чтобы не порти­ли вишни!
— Сынок, там много вишен — всем хватит! Дрозды так красиво поют! Зачем ты будешь их уничтожать? — по-ви­димому, не веря в серьезность моего решения, заметил отец.
— Тем более, завтра воскресенье, надо на собрание идти, а не в сад. Да и вообще, сынок, убивать птичек — грех,— увещевала мать.
На следующий день, утром, когда я спускался с чердач­ной комнаты, мама остановила меня:
— Ты куда это так рано собрался, Федя?
— Сбегаю в сад за вишнями.
— Не опоздай только на собрание! Выпей молока, когда придешь,— наказала она вдогонку.
— Хорошо! — солгал я, твердо зная, что на собрание не пойду.
Мама захлопотала по хозяйству, а я тихонько прокрался в чулан и взял ружье. За сараем меня уже ждали четверо друзей. Мы побежали в сад и наевшись вишни досыта, улег­лись на траву.
В это время в селе зазвонили колокола.
— Надо идти, а то опоздаем на собрание,— забеспо­коился Ваня, самый младший из нас.
Все громко засмеялись, а Ваня густо покраснел. До сих пор я хорошо помню, как он останавливал меня:
— Неужели ты будешь стрелять птиц? Они так краси­во поют!
Я нагнулся за ружьем, а Ваня в этот момент схватил меня за руку. Вырываясь, я поскользнулся и упал. Ружье выстрелило...
Я почувствовал сильный удар в голову.
— Ваня, зови на помощь! — в ужасе закричали друзья и бросились врассыпную.
Больше я ничего не помню...
Очнулся я через несколько дней. Страшно болела го­лова. Глаза были завязаны платком. Я стянул его, чтобы посмотреть, где я, но вокруг было темно, как ночью. Позднее мне сказали, что я прострелил глазной нерв и, таким образом, навсегда ослеп. Последнее, что я видел — это большой черный дрозд на зеленой ветке. Он клевал тем­но-красные вишни...
Старичок умолк. Его ничего не видящий взгляд блуждал по комнате, лицо было сосредоточенным. Глубокие морщи­ны на лбу говорили о нелегкой жизни.
— А что было дальше? — не терпелось мне знать.
— Родители, конечно, много горевали. А я боялся встре­чаться с людьми, думая, что они будут злорадствовать: "Так ему и надо! Не будет бегать в воскресенье стрелять дроздов... Зачем жалеть бездельника!"
Но соседи, напротив, сочувствовали мне и нередко при­ходили в гости, приносили на гостинец сливы, груши и, чем могли, радовали меня. Часто посещала меня Дора, моя одноклассница. Хотя дома у нее было много работы, она все-таки приходила и читала мне Слово Божье и христиан­ские рассказы. И только друзья, с которыми я хотел стре­лять дроздов, не приходили.
В солнечные дни мама приводила меня в сад и, рабо­тая, рассказывала библейские истории, учила со мной стихи и гимны. Я никак не мог смириться со своей судьбой и часто отчаивался. Но мама всегда утешала меня словами из Свя­щенного Писания: "Кого любит Господь, того наказывает".
Я стал чаще и чаще задумываться: "Для чего Бог допу­стил это? Неужели мое сердце настолько испорчено, что я стал бы очень плохим человеком, если бы Бог не остановил меня?"
И тут наступило внутреннее прозрение. Мне вдруг от­крылось, что я действительно погибший грешник... В со­крушении я каялся перед Господом, и Христос стал моим Спасителем!
С тех пор, как я покаялся и впустил Иисуса в свое сердце, меня всегда наполняет небесная радость, радость спа­сения.
Потом я учился в школе для слепых. И вскоре женился на Доре, бывшей однокласснице, тоже любящей Бога. Мы счастливы, потому что знаем Господа и Он любит нас.
Вот таким трудным путем, мои милые мальчики, Бог смирил мое гордое сердце и я стал христианином. И теперь я очень прошу вас: пока ваши глаза видят и уши слышат, повинуйтесь родителям, бойтесь Бога. Непослушание — это великий грех!
Бог знает, что я глубоко сокрушаюсь о своей жестокости к Его творению. Птицы это чувствуют и не боятся меня, прилетают, как только я их позову. Знаю, Бог простил мой грех и через птиц всегда утешает меня.