|
Яркое пасхальное утро. Гудят колокола в городе, а на хуторе в пятнадцати верстах от города тихо и зелено. Птицы поют. Петух кричит. В старом хуторском доме по-праздничному торжественно и чисто. Вскочила Галя с постели. Наскоро оделась. Кинулась в столовую к бабушке с радостным криком: - Бабушка, Христос Воскресе! - Воистину Воскресе! - ответила бабушка, целуя Галю, и отдала ей желтое каменное яичко, о котором Галя давно мечтала. - Видишь, бабушка, я тебя первую поздравила! - хвалилась Галя. - Да ведь ты у меня умница-разумница ... Шустрая девочка! - смеётся бабушка. - А мама не приехала? Мама когда приедет? - спрашивает Галя. - Да за мамой я уже и лошадей на вокзал послала. Должна к обеду быть. - Я хочу, бабушка, маму первая, самая первая, встретить. Непременно встречу! Вот это красное малюсенькое яичко возьму. Маме дам! .. - болтала Галя, пряча маленькое яичко в кармашек. - Хорошо, бабушка? Правда? Давно уже пообедали бабушка и Галя. Скоро вечер, а мамы нет. Галя на дворе, неподалёку от ворот играет яичками.
|
|
Подробнее...
|
|
|
|
Однажды воскресным весенним утром маленькие Максим и Катя, как обычно, собирались с родителями в церковь. Детям не терпелось поскорее попасть в храм, ведь они уже не первый год ходили туда. В этой церкви их когда-то крестили. Конечно, ни Максимка, ни Катя ничего не помнят об этом, так как были ещё очень маленькими, но их крёстные родители им обо всём рассказали. И о том, как Катя во время троекратного погружения в купель с водой норовила вырваться из рук священника, а Максимка, наоборот, радовался, когда его окунали, и даже тянулся ручонками, чтобы снова оказаться в воде. Знали дети и о том, что давным-давно, когда ещё ни Максима, ни Кати не было на свете, их родители обвенчались именно в этой церкви, а, значит, и вся их дружная семья берёт своё начало именно отсюда.
|
|
Подробнее...
|
|
|
|
В этот день одинокая и старая швейцарка, Жозефина Львовна, как именовали ее в русской семье, где прожила она некогда двенадцать лет, — купила полдюжины яиц, черную кисть и две пурпурных пуговицы акварели. В этот день цвели яблони, и реклама кинематографа на углу отражалась кверх ногами в гладкой луже, и утром горы за озером Лемана были подернуты сплошной шелковистой дымкой, подобной полупрозрачной бумаге, которой покрываются офорты в дорогих книгах. Дымка обещала погожий день, но солнце только скользнуло по крышам косых каменных домишек, по мокрым проволокам игрушечного трамвая, и снова растаяло в туманах; день выдался тихий, по-весеннему облачный, а к вечеру пахнуло с гор тяжелым ледяным ветром, и Жозефина, шедшая к себе домой, так закашлялась, что в дверях пошатнулась, побагровела, оперлась на свой туго спеленутый зонтик, узкий, как черная трость. В комнате уже было темно. Когда она зажгла лампу, осветились ее руки, худые, обтянутые глянцевитой кожей, в старческих веснушках, с белыми пятнышками на ногтях.
|
|
Подробнее...
|
|
|
|
На улице стемнело. Было слышно, как идет дождь. Иногда капли попадали прямо в окно и сразу же превращались в маленькие струйки, стекающие вниз. Костя сидел у стола и смотрел в темное окно, хотя все, поужинав, уже разошлись, каждый по своим делам. -- Ложись спать, Костик, завтра в шесть утра уже нужно быть готовым, -- напомнила мама. Спать Косте не хотелось. Он, как будто не услышав маму, продолжал сидеть за столом. Он думал о завтрашнем дне. Пасха! "Христос воскрес!" -- будут говорить все. И нужно будет отвечать: "Воистину воскрес!" -- и улыбаться. Отвечать Костя не любил. Не то, чтобы он не верил в воскресение, нет, он, конечно, верил. Он просто не любил отвечать. Костя встал из-за стола и пошел в свою комнату, которая, вообще-то была не только его, они жили там вдвоем: Костя и его дядя Сергей, папин младший брат, которого он называл не дядей, а просто Сергеем, потому что он был еще совсем молодым. Сергей еще не спал. -- Спокойной ночи, Костик, -- сказал он. -- Спокойной ночи. Костя разделся и залез под одеяло. Так обычно случается: если знаешь, что завтра рано вставать, спать не хочется. К тому же, Косте было немного совестно, что он так думал о Пасхе. "Ведь Христос страдал за всех и за меня тоже, и теперь мы должны отмечать Его воскресение как великий праздник. Ну и что, что нужно отвечать: "Воистину воскрес!" Он действительно воскрес", -- говорил себе Костя, смотря на мокрые от дождя ветки акации за окном. Иногда ветер, как бы разозлившись, налетал на дерево, заставляя ветки раскачиваться вверх-вниз, и тогда Косте казалось, что это они машут ему, как бы приглашая в ночное царство сна...
|
|
Подробнее...
|
|
|
|
Всем известно, как они висели тогда на крестах и кто собрался вокруг него — Мария, его мать, и Мария Магдалина, и Вероника, и Симон Киринеянин, и Иосиф из Аримафеи, тот, который потом обвил его плащаницей. Но ниже по склону, чуть поодаль, стоял еще один человек и не отрываясь смотрел на того, кто висел на кресте и умирал, от начала и до конца он следил за его смертными муками. Имя человека — Варавва. О нем и написана эта книга. Ему было лет тридцать, он был крепок, но желт лицом, борода рыжая, волосы черные. Брови тоже были черные, а глаза запали, словно для того, чтоб получше упрятать взгляд. Под одним глазом начинался глубокий шрам, шел вниз и терялся в бороде. Но не так уж важно, как выглядит человек.
|
|
Подробнее...
|
|
|
|
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но .когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой. Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не .варили, и мучительно хотелось есть.
|
|
Подробнее...
|
|
|
|